– Определенно хоть раз она это надела, – не соглашается
Николь. – И, конечно, на аукционе продают вещи самых дорогих марок или ручной
работы. Иногда можно купить платье от кутюр просто по никакой цене. Да ты сама
увидишь сегодня.
– Как – платье? – разочарованно спрашиваю я. – Ты хочешь
купить платье?! А я думала… – Красноречивым жестом показываю на витрины с
фарфором и с вышивками, потускневшими от времени. – Я думала, это будет
антиквариат…
– О мон Дье, да у нас дома и так плюнуть негде! – выдает
Николь. – Нет, меня интересует обувь. Здесь должны быть сапоги от Шанель и от
Селин, это мои любимые марки. В магазине они дороги просто неприлично, а здесь…
посмотрим.
Смотрю с уважением. Николь из очень состоятельной семьи, к
тому же вышла замуж за «нового русского», богача, которому перепала часть того
же наследства, которое превратило мою подругу Леру в миллионершу. То есть
денежек у Николь не в пример больше, чем, к примеру, у меня. Однако,
представляя себя богатой – очень богатой, супер-экстра-богатой! – я почему-то
вижу себя в первую очередь в каком-нибудь бутике Армани или той же Шанель,
примеряющей безумно элегантное и безумно дороженное платьишко… А настоящие-то
миллионерши вон где одеваются – на аукционах! Потому что денежки берегут! Или
все дело в пресловутой практичности французов?
Тем временем Николь берет меня за руку и тянет на эскалатор.
Здесь обычных лестниц нет – только эскалаторы вверх и вниз. Мы поднимаемся на
второй этаж, где вдоль красного бархатного коридора тянутся десятка полтора
дверей. Точнее говоря, их четырнадцать. То в одну, то в другую дверь с
деловитым видом заходят люди. Вот точеная дамочка в черном костюмчике от Шанель
– не прибарахлилась ли на аналогичном аукционе? Еще две тетеньки, одетые слегка
попроще, но тоже очень элегантные. Запыхавшийся толстяк – абсолютно лысый,
голова как бильярдный шар! По коридору удаляется какой-то мужик в шляпе (в
шляпе! в здании! Какое падение нравов в стране, которая всегда была образцом
галантности и изысканных манер! С другой стороны, может, он тоже лысый и
стесняется этого?) и в брюках с обшлагами. Вдобавок к шляпе он еще держит руки
в карманах! И за это я ему многое прощаю. Сама не знаю, почему мне так нравятся
мужские брюки с обшлагами и вот эта манера ходить, сунув руки в карманы.
Разумеется, оные штаны должны не уныло свисать, а следует им завлекательно
обтягивать попу, а над ними должен иметь место быть элегантный пиджак, чья
шлица красиво расходится над этой самой попой. Совершенно как в данном
конкретном случае.
Ой, что-то меня занесло… Сколько времени я не была с
мужчиной? Всего лишь каких-то две недели? Ого, целых две недели! Воздержание
мне явно не на пользу.
Обладатель сексуальных обшлагов (ха-ха!) исчезает в самых
дальних дверях, и я унимаю стук сердца. Ну почему, почему вот такому мужчине не
нужна русская жена с русским же ребенком? Даже не видя его в лицо, я уже готова
выйти за него замуж.
Что? Я готова кинуться в этот «замуж»? И все из-за рук в
карманах? Извращенка!
Предаваясь таким вот разнузданным фантазиям, я даже не
заметила, что Николь уже завлекла меня в комнату, где будет проходить аукцион.
Она напоминает красную бархатную коробочку, уставленную такими же красными
бархатными стульями. На некотором возвышении стоит трибуна. Народу человек
тридцать, все больше дамы постбальзаковского возраста и преуспевающего вида. Мы
с Николь, одетые более чем демократично, кажемся на их фоне какими-то наивными
простушками, которые забрели сами не знают куда. Поспешаем усесться в последнем
ряду, подальше от холодных оценивающих глаз.
В это время на трибуне появляется очень высокий и очень
бледный господин во фраке и с черными волосами, стриженными каре.
– Это мсье Дезар, – шепчет мне Николь. – Мне он очень
нравится.
Да, симпатичный дядька. Более всего он напоминает дирижера
классического оркестра. Правда, в руках у него не дирижерская палочка, а
молоток.
Взойдя на трибуну, мсье Дезар несколько мгновений озирает
зал, а потом делает знак какому-то дядьке в униформе с надписью на рукаве:
«Drouot», то есть «Друо». Ох уж это французское произношение…
Дядька мигом выносит большущую черно-белую сверкающую
коробку, при виде которой в зале начинается некоторый оживляж.
– Лот номер один – пара демисезонных сапог от Шанель, новые.
Размер тридцать шесть.
Николь поворачивается ко мне и кивает. Значит, это те
сапоги, которые ее интересуют. Да, они ничего себе. Помощник аукциониста открыл
коробку и продемонстрировал нам обувку. Очень миленькие. Красно-коричневая
кожа, которая обольет ногу, как может облить только очень дорогая и мягчайшая
кожа. Высокий, изящный и в то же время удобный каблук. Полупрактичные,
полувыпендрежные сапожки для женщины, которая не только много ездит в своем
авто, но и много времени ходит пешком. Короче, сапоги вполне соответствуют
своему «заслуженному имени».
Эх, если бы они были не тридцать шестого, а моего сорокового
размера, я бы тоже на них положила глаз. А впрочем, цена их наверняка
превосходит весь мой парижский бюджет. Поэтому дергаться не стоит. К тому же у
меня очень высокий подъем, который доставляет мне массу хлопот. Вот такая
модель мне бы точно не подошла, сапоги наверняка не застегнулись бы на
щиколотке… «Зелен виноград!» – как сказала бы Лиса из басни Эзопа, а может,
Лафонтена. А может, даже и дедушки Крылова. Теперь, когда я философски
обосновала, что эти фасонные сапожки мне и даром не нужны, жить становится
чуточку легче.
– Итак, начинаем, господа, – раздается голос Дезара. –
Стартовая цена двадцать евро.
Что?!
Да разве могут сапоги от Шанель продаваться за 20 евро?!
Просто фантастика. Надо ловить момент и не упускать его!
Я пихаю Николь в бок, однако она и без меня уже поймала
момент и вскинула руку. Ага, мы успели первые, ура! Я жду, что мсье Дезар
сейчас начнет декламировать:
– Двадцать евро – раз, двадцать евро – два…
Однако он только улыбается Николь и восклицает, помахивая
молотком над залом:
– Тридцать евро, господа! Тридцать евро!
Оговорился, что ли?
Николь еще только поднимает руку, а в другом конце зала уже
взлетел каталог, зажатый в чьих-то густо унизанных кольцами пальцах. Дезар
мигом повернулся в ту сторону, простирая вперед молоток:
– Сорок евро! Сорок евро за демисезонные сапоги…
И вот уже он снова смотрит в нашу сторону:
– Пятьдесят евро! Пятьдесят – раз…
И уже весь подался в противоположном направлении:
– Шестьдесят!
