«Вот пьянь, – подумал Толян с осуждением, увидев перед
собой одну-единственную птицеферму, – ведь десять раз повторил, что правую
картину взять надо, когда она, блин, всего одна! Видно, до того допился, что у
него все в глазах двоилось!»
С этой мыслью работник неформальной силовой структуры снял
«Утро на птицеферме» с мольберта. Помня строгий наказ своего шефа Штабеля
бережно обращаться с картиной, Толян завернул ее в забытый Акулиной лоскутный
шедевр и отправился восвояси.
* * *
Надежда Николаевна Лебедева уже два дня пребывала в
состоянии растерянности. Состояние это было для нее совершенно нехарактерно, но
сейчас она не знала, что предпринять, и мучилась бездействием.
Тогда, два дня назад, когда она выскочила из Академии
художеств и увидела на скамейке перепуганную Лену, она хотела только одного:
поскорее унести ноги от этого опасного места. Лена же, избавившись от проклятой
картины, повеселела и не хотела даже думать о продолжении их авантюрного
проекта.
– Ну, сами посудите, Надежда Николаевна, если профессор
забрал картину, значит, такая судьба. И она, эта судьба, указывает нам, чтобы
мы больше не суетились и не предпринимали никаких действий. Я согласна с вами в
том, что если бы мы подбросили картину в Эрмитаж, все бы от меня отстали: и
милиция, и Денис. Но как мы ее теперь получим от профессора? Придется это дело
бросить. Зря вы взяли ту копию, она никому теперь не понадобится.
Так-то оно так, – слабо возражала Надежда, – но
что профессор Аристархов собирается делать с картиной? То есть он думает, что
это – копия… Допустим, он дома рассмотрит как следует и определит, что у него в
руках – подлинник. А если сразу ее кому-то отдаст, и тот человек поймет, что
картина – краденая? Выходит, мы подставили безвинного человека, он же никогда
не оправдается.
– Ну и что вы предлагаете? – агрессивно возражала
Лена. – Пойти к этому профессору и честно все ему рассказать?
– Ни Боже мой! – испугалась Надежда. – Как же
ты плохо обо мне думаешь… Сначала надо выяснить, что за птица этот профессор
Аристархов. Не очень мне нравится такое совпадение – как только украли картину,
так он заказывает ее копию. Надо тебе сказать, что я вообще к совпадениям
отношусь с большой осторожностью, обычно оказывается, что совпадений не бывает,
что во всех событиях и поступках людей присутствует связь, надо только ее
найти.
– Ох, Надежда Николаевна, зря мы все это
затеяли! – вздохнула Лена. – Пусть бы эта картина лежала себе в
подвале.
– Тогда ты не знала бы ни минуты покоя, –
напомнила Надежда.
– Можно подумать, что сейчас я спокойна! –
фыркнула Лена и тут же усовестилась: – Простите, что я так хамски с вами
говорю. Просто эта картина меня достала.
Ничего, не вешай нос, – бодрилась Надежда, – есть
у меня один человек, старый приятель. Он раньше в Академии преподавал, а потом
ушел в свободные художники. Работает в основном за границей, но по старой
памяти все знает о том, что в Академии творится. Сейчас он как раз здесь,
недавно приехал из Германии. Так что я ему позвоню и постараюсь выведать
кое-что про Аристархова. А сейчас едем домой. Ты сиди дома тихо, а к телефону
вообще не подходи. Копию я с собой возьму.
– Да зачем она вам?
– На всякий случай! – твердо ответила Надежда.
Сказано – сделано. Придя домой, Надежда Николаевна поставила
на плиту воду для риса, а в духовку – недотушенную курицу, достала из
холодильника овощи для салата, вымыла их и, оставив стекать в раковине, набрала
номер телефона своей приятельницы Галки, муж которой и был тем самым
художником, обладающим бесценной информацией насчет всего, происходящего в
Академии художеств. Надежде повезло, трубку взял сам Игорь Владимирович, Гарик,
как называли его все домашние, друзья и знакомые. Гарик жутко орал в трубку,
потому что у него там играла музыка и слышался дикий визг, но Надежду сразу же
узнал и обрадовался.
– Привет, Надя, если тебе Галку, то ее нету! –
прогудел он. – Она к своей матери уехала на неделю.
– Да мне бы с тобой поговорить! – попросила
Надежда. – Очень нужна информация.
– Ну давай, говори! – рявкнул Гарик.
– Кто такой профессор Аристархов?
– Чего? – надрывался Гарик. – Какой Астахов?
– Что ты знаешь о профессоре Аристархове? –
проорала Надежда, чувствуя, что силы ее на исходе. – Слушай, ты не можешь
звук убавить?
В трубке прекратилась музыка, но зато усилился визг, вой и
послышались звуки выстрелов. Как женщина, идущая в ногу со временем, Надежда
Николаевна не испугалась и не бросилась звонить в милицию – она сообразила, что
внуки Гарика осваивают новую компьютерную игру.
– Вот что, Надежда, – раздался крик Гарика, –
так жить нельзя! То есть разговаривать так нельзя! Тебе про Аристархова для
дела или просто так, посплетничать?
– А когда я без дела звонила? – обиделась Надежда.
– Тогда звони завтра, а еще лучше – приезжай. Поговорим
нормально, а то давно не виделись. Завтра бандитов Машка на утренник повезет,
мне амнистия выйдет! – засмеялся Гарик.
– А что они в школу не ходят? – заикнулась
Надежда.
– Эх ты, бабка непутевая! Сразу видно, что с внуками не
сидишь! – укоризненно прогрохотал Гарик. – Сейчас же каникулы.
Надежда пристыженно замолчала.
С Гариком договорились на утро, и Надежда с головой
окунулась в хозяйственные дела.
На следующий день была суббота. Этот день Надежда Николаевна
всегда посвящала только своим неотложным делам, потому что муж ее в субботу
всегда работал, а она – нет. Она вообще в последнее время не слишком утруждала
себя работой в своем научно-исследовательском институте. Там мало платили, а
работать даром Надежде не позволяло сильно развитое чувство собственного
достоинства. Найти же другую работу с каждым годом становилось все сложнее –
во-первых, годы неумолимо бежали вперед, и совсем рядом уже был отвратительный
пятидесятилетний юбилей, а во-вторых, муж Сан Саныч вообще был против того,
чтобы Надежда работала. Институт он еще терпел, но готов был работать ночи
напролет, только чтобы дома ждали его обед и ласковая жена. Если оба супруга
будут все время пропадать на работе, никакой семьи не получится, считал Сан
Саныч. В общем, Надежда устала с ним спорить и смирилась.
Гарик открыл дверь, не спрашивая. Был. он в рабочей одежде,
заляпанной краской, на голове – кепочка из газеты, как у маляра из кино.
Надежда не стала спрашивать, чем он занимается: и так все
было ясно. Гарик занимался квартирой. Лет семь назад все семейство въехало в
огромную квартиру в старом фонде. Только художественный глаз Гарика мог увидеть
в этом захламленном помещении что-то прекрасное. Гарик же, выдержав тяжелейший
бой с женой и дочерью (дело доходило до развода), настоял на своем, то есть
именно на этой квартире. И теперь, постепенно, шаг за шагом, он снимал
наслоения прожитых лет и квартира медленно возрождалась.
