– Так это не иначе тот мужик на нем приезжал! –
выпалил Ковригин, правдиво выпучив глаза. – Тот хмырь, которого я
подвозил! Он, паразит, больше некому!
– Какой еще мужик? А ну рассказывай!
Стас выпустил Ковригина, и тот, утратив равновесие,
соскользнул на пол. Подняться своими силами он не смог, и Стасу, чтобы добиться
от него связного рассказа, пришлось помочь и пристроить его на паре пустых
ящиков в углу гаража.
– Ну, остановил он меня, как положено… – начал
Ковригин. – Рукой, стало быть, помахал… приличный такой мужчина, молодой,
хорошо одетый… сразу видать, что при деньгах… это в нашем деле главное, чтобы
пассажир непременно при деньгах… я ничего такого не подумал, он адрес сказал и
цену назвал хорошую… ну, адрес тут, неподалеку от дома моего оказался, я и
подумал – зайду домой, поем заодно супчику горяченького… только когда уже
совсем подъезжали, он бутылку достал, коньяк хороший. Армянский, что ли. Ну и
предложил мне выпить. Вроде день рождения у него или именины. А я вообще-то
завязал, но такое дело… если хороший человек угощает, как же отказаться? Это не
по-людски как-то получается… только я говорю – как же за рулем? Вот если в
гараж ко мне… ну, в общем, пришли сюда, в гараж, он коньяк-то разлил, а потом я
ничего больше не помню… – Ковригин тяжело вздохнул, посмотрел в пол и
продолжил: – После-то очухался, смотрю – ни пассажира моего, ни машины… Ну,
думаю, развели меня, как лоха! Напоил, гад, клофелином и увел мою ласточку… а
как мне без машины? Мне без машины прямо гроб! Опять же, что я Люське скажу?
Люська у меня, она такая! Она, если что, скалкой может…
– Эта может, – подтвердил Стас, вспомнив особу в
полотенце.
– А ты откуда Люську мою знаешь? – подозрительно
осведомился Ковригин. Впрочем, он тут же вернулся к прерванному рассказу: – Так
что я Люське ничего не сказал, побоялся. Думаю, потом как-нибудь, под хорошее
настроение. Только на другой-то день Вася из второго подъезда ко мне заходит и
говорит: «Глянь, Колян, лимузин-то твой на улице стоит!» И правда, я со
двора-то вышел, гляжу – стоит моя ласточка, стоит красавица, на самом видном
месте, прямо напротив продовольственного! Так что, выходит, мужик тот взял
моего «жигуленка», покатался, а потом обратно поставил… – Ковригин
вздохнул. – Не совсем, видать, совесть потерял…
«“Жигуленка” твоего вернул, а тетку мою убил, – подумал
Стас. – Так что насчет его совести дело темное… а машину-то он не потому
вернул, что совесть его заела, а чтобы обворованный Ковригин шума не поднимал
да в милицию это дело не попало!»
Вслух он ничего подобного не сказал, потому что не собирался
посвящать постороннего человека в свои обстоятельства. У Ковригина же Стас
спросил:
– Так, говоришь, он тебе адрес назвал здесь, по
соседству?
– Ну да, ну да… – смущенно закивал Николай. –
Только вот ведь какое дело… такого дома-то вовсе нет…
– Что значит – нет? – удивился Стас.
– Да то и значит… он сказал – Сантехников, двадцать
четыре, а там двадцать второй номер последний… я уж потом это допер, когда
машина пропала.
– Понятно… – протянул Стас. – Значит, тут
пустой номер…
– Какой такой номер?
– Да так, это я про себя…
Стас понял, что этот след оборвался. Чтобы поставить в деле
последнюю точку, он спросил:
– А подсадил ты его где?
– Дак в центре, – охотно ответил Ковригин,
почувствовав, что на этот раз гроза миновала, – на этой… как его… на
Стремянной. Только что он из той конторы вышел, тут же меня и остановил…
– Из какой конторы? – встрепенулся Стас.
– Дак из этой… как ее… которая насчет квартир
махинациями занимается. Агентство неподвижности…
– Недвижимости, что ли?
– Оно самое!
– А как называется? – Стас снова увидел
замаячивший впереди свет.
– Как оно называется-то? – Ковригин наморщился и
зашевелил губами. – Чего-то там такое широкое… то ли «Затвор», то ли
«Забор»… то ли «Запор»…
– Про запор – это вряд ли, – усомнился
Стас. – Это я сильно сомневаюсь. Да и забор тоже не подходит. И потом –
почему ты говоришь, что это что-то широкое?
– Во, вспомнил! – Ковригин засиял. –
«Простор» оно называется! Точно – «Простор»!
– Ничего не путаешь? – осведомился Стас, на всякий
случай грозно взглянув на Ковригина.
– Ни Боже мой! – Ковригин снова мелко
перекрестился.
– Ну а мужик тот – как он выглядел? – не отставал
Стас. – Напряги мозги-то, вспомни…
Ковригин сдвинул брови и сжал зубы.
– Ну, пальто… – добросовестно начал перечислять
он, – молодой, лет тридцати будет, волосы вроде светлые, а может, и нет…
пальто опять-таки дорогое…
– Что ты все про пальто талдычишь? – разозлился
Стас. – Какая это примета – пальто? Он его снял, куртку надел или кожанку
– вот и вся твоя примета.
– А я что тебе – милиция, что ли? – огрызнулся
Ковригин. – Я когда человека везу – на дорогу смотрю, мне его приметы без
надобности. Это если, к примеру, бабенка какая симпатичная – тогда чего ж,
тогда можно и поглядеть, а на этого чего мне было любоваться? Рожу его со
шрамом разглядывать?
– О! – обрадовался Стас. – Значит, про шрам
вспомнил, это хорошо, давай подробности – где шрам?
– Дак на щеке. – Ковригин и сам удивился, что
вспомнил.
– На которой? – Стас подошел ближе и сжал кулаки.
– Я сижу так, – Ковригин ткнул в пол ногой, –
а этот сидел так, – снова топанье, – стало быть, на этой щеке шрам,
ближе к глазу.
– На левой, значит, – вздохнул Стас. – Ох и
трудно с тобой! Еще вспоминай!
– Не, больше не могу, – серьезно ответил
Ковригин, – а то мозги перегорят, как лампочка.
– Ну ладно, дядя, гуляй пока! – согласился Стас и
ушел в непривычном для себя состоянии задумчивости.
Дениска забежал вперед и нажал все кнопки.
– Это мы, теть Вера! – заверещал он.
– Открываю! – ответил старушечий голос.
Подъезд тети Веры выходил на Суворовский проспект, рядом
располагался шикарный антикварный салон, поэтому тротуар был всегда тщательно
вычищен и по нему прохаживался охранник.
За железной дверью была еще одна – старая, дубовая, еще
кое-где сохранилась на ней резьба. Дениска с трудом отворил ее и помчался по
ступенькам. Настя привычно поразилась, как быстро он приходит в себя после
очередного обморока.
Лестница была светлая, с широкими пролетами, недавно
отремонтированная. Окна чистые, красивой полукруглой формы, с широкими
подоконниками. Они миновали второй этаж, потом третий.
Дальше красота закончилась, потому что на втором и третьем
квартиры давно купили обеспеченные люди и сделали ремонт. А наверху до шестого
этажа все осталось по-прежнему – унылые грязно-зеленые стены, расписанные тремя
юными поколениями жильцов, осыпавшаяся побелка, раскрошившаяся плитка на полу,
гнилые оконные рамы…
