– Убирайся! – зашипела она, подталкивая его к
выходу. – Если не уйдешь, если мне помешаешь, сама к следователю пойду и
скажу, что целый месяц тебя не видела! И еще скажу, что ты жаловался при мне на
жену и грозился ее убить! Ненавидел ты ее страшно – вот и не выдержал, придушил
пакетом!
– Ты что – с ума сошла? – оторопел Тарханов.
– Пошел вон! – взвизгнула она.
Глаза Алины испуганно бегали по сторонам, руки тряслись,
губа некрасиво отвисла. От былой прелести не осталось и следа. Борис сдался –
он понял, что сейчас лучше уйти, потому что ничего, кроме скандала, не выйдет,
если он останется. Он шагнул на площадку, Алина подтолкнула его наверх.
Мигом взлетев на один пролет, Тарханов осторожно выглянул и
увидел, как к двери Алины подошел вальяжный мужчина в дорогом кашемировом
пальто. Он поднес руку к звонку, но помедлил и оглянулся. Тарханов отметил
тщательно причесанные седеющие волосы, очки в дорогой оправе.
Дверь распахнулась без звонка. Алина уже полностью пришла в
себя и сверкала улыбкой.
– Как же ты долго, – проворковала она, – я
вся извелась уже…
На этом дверь захлопнулась.
«Сейчас последует чайная или кофейная церемония, затем
другая церемония, потом нежный поцелуй на прощание… – Борис скрипнул
зубами. – Но где же я видел этого типа?»
В задумчивости он стал спускаться по ступенькам,
разминувшись с женщиной странного вида.
– Денек добрый! – пропела она приторным голосом.
– Здрасьте! – буркнул Тарханов, поднимая глаза.
Тетка была совершенно карикатурная, прямо как из советских
комедий довоенных лет. На голове торчала маленькая коричневая шляпка, губы
накрашены ядовито-красной помадой в форме сердечка, на плечах расположилась
самая настоящая чернобурая лиса – с лапами и мордой, кажется, его бабушка
называла это горжеткой.
Борис недоуменно пожал плечами и побежал вниз. Однако в
машине силы неожиданно оставили его, и он посидел немного, положив голову на
руль.
Он только позавчера похоронил жену, еще не оправился от ее
неожиданной и страшной смерти, и вот пожалуйста – его подозревают в убийстве! И
Алинка оказалась настоящей стервой. И как его угораздило с ней связаться?
Он просто устал быть один. Лена всегда была по горло занята
своей работой. У нее едва хватало сил и времени на себя. А ему нужно было,
чтобы кто-то его слушал хоть изредка, заглядывал в глаза, спрашивал о
настроении, гладил по голове, подкрадывался неслышно и прикасался к шее теплыми
губами. Ему нужна была ласковая, преданная женщина. Конечно, Алина не всегда
соответствовала этому образу, но все же кое-что умела изобразить, когда ей это
было нужно.
Как выяснилось сегодня, она очень удачно врала. И его просто
использовала, пока не подвернулся более подходящий любовник. Черт, где же он
видел этого мужика? В Комитете по градостроительству? Или в ГИОПе? А может
быть, в мэрии? Ну да, точно, это же Лампасов из мэрии. Вроде говорили, идет на
повышение, губернатор его очень ценит… Конечно, Алина за него цепляется, боится
упустить… Однако какая стерва. Ни за что не скажет правды у следователя!
«Это мне наказание, – понял Борис, – за то, что
когда Лену убивали, я с Алинкой… в постели… ох!»
Его обожгло острое чувство стыда.
«Мне придется с этим жить. Ничего уже не поправить».
Пока Борис Тарханов мучился совестью в машине, женщина, с
которой он встретился на лестнице, стояла на площадке перед квартирой Алины и
внимательно слушала доносившиеся оттуда звуки. Потом она удовлетворенно кивнула
и направилась наверх, на чердак. Там она сняла идиотскую шляпку и горжетку и
спрятала все это в объемистую сумку. Потом сняла пальто и вывернула его
наизнанку. Получилось обычное неказистое пальтишко из непромокаемой неяркой
ткани. Женщина достала из той же объемистой сумки аккуратную ушаночку,
отделанную норкой, и яркий шарф, после чего стерла с губ ядовито-красную
помаду. В таком прикиде она помолодела лет на пятнадцать и побежала вниз по
ступенькам почти вприпрыжку.
Выйдя на улицу, женщина наметанным глазом увидела машину
Тарханова и усмехнулась про себя. Он ее не заметил, а если бы и заметил, то ни
за что не узнал бы без горжетки и ротика «сердечком». Не привлекая к себе
внимания, женщина не торопясь пересекла двор и вошла в подъезд противоположного
дома. Дом этот давно уже числился аварийным и стоял в очереди на капитальный
ремонт. Постоянные жильцы выехали, но свято место, как известно, пусто не
бывает, так что в опустевшие квартиры немедленно и самовольно заселились бомжи,
сомнительного вида приезжие из южных краев и просто всякие личности, обиженные
судьбой.
Женщина поднялась по грязной лестнице, аккуратно ступая и
стараясь не касаться закопченных стен, миновала квартиру на первом этаже, где
через приоткрытую дверь видна была многочисленная компания «лиц кавказской
национальности», сидящая на полу и с аппетитом поглощающая шашлык. Судя по
запаху дыма, доносящемуся из квартиры, жарили шашлык они тут же, на кухне.
На площадке второго этажа спал лохматый, немытый бомж в
обнимку с такой же лохматой, немытой собакой. Женщина поморщилась и ловко
перепрыгнула спящую парочку. Бомж что-то хрюкнул во сне, собака и ухом не
повела.
На площадку третьего этажа выходили две двери, одна –
старая, дубовая, с остатками потрескавшейся зеленой краски, но еще крепкая, с
хорошим старинным замком. Другой двери не было, вместо нее висела занавеска из
обивочной ткани, споротой, надо полагать, с чьего-то выброшенного дивана.
Женщина покачала головой – когда она была здесь вчера, дверь
еще имелась в наличии, правда, по классификации фонвизинского Митрофанушки,
являлась она дверью «существительной», то есть существовала сама по себе, не
прилагаясь к стенке. Из-за колышущейся занавески раздавалось жизнерадостное
немузыкальное пение недавно выпившего человека. Женщина пожала плечами и
постучала в соседнюю дверь.
Долго никто не открывал, наконец послышался звук отпираемых
замков, и дверь распахнулась.
– Привет, – бросила женщина невысокому пожилому
мужчине, причем в голосе и намека не было на приторность дамы в горжетке.
– Ах это вы… – суетливо забормотал
старичок, – проходите уж.
На нем были старые валенки и женская кацавейка мехом наружу,
в квартире был жуткий холод, поскольку все коммуникации в доме давно отключили.
Ступая неслышно, старичок провел женщину через тесную,
захламленную кухню в узенький коридорчик, а потом в самую дальнюю комнату.
– Вот тут вам будет удобно… – суетился старичок,
показывая на широкий подоконник, – я и пыль протер.
– Не задерживаю, – бросила ему женщина, –
свободен.
Старичка как ветром сдуло. Из той же бездонной сумки женщина
достала хороший фотоаппарат импортного производства с мощным телеобъективом,
повозилась немного, устраиваясь на подоконнике, пытаясь спрятаться за пыльную
занавеску.
