– Спасибо, Ломтиков, можете идти! – милостиво
разрешила Анна Николаевна.
Как только дверь за Ломтиковым закрылась, она сняла очки и
уставилась на посетителя.
– Итак, Борис Григорьевич, в ходе следственного
эксперимента мы установили, что проникнуть на территорию студии может любой
человек, вовсе не являющийся ее сотрудником. А вы, поскольку там работала ваша
жена… ваша покойная жена, – поправилась она, – вы наверняка хорошо
знаете тамошние порядки, и для вас проникнуть туда не представляло никакого
труда.
– Но зачем? – воскликнул Тарханов. – Зачем
мне было убивать жену? У нас с ней были очень хорошие отношения!
– Вот, кстати, насчет отношений… – Громова снова
надела очки, порылась в бумагах на своем столе и выхватила одну из них, как
фокусник выхватывает из шляпы кролика, букет цветов или что-нибудь еще столь же
бесполезное. – Вот показания вашей домработницы, Галины Лопатниковой. Она
утверждает, что вы с женой жили практически как посторонние люди, между вами не
было никакой близости и вы по многу дней вообще почти не встречались…
– Эта идиотка свихнулась от бесконечных
телесериалов! – выпалил Тарханов. – Что она понимает?! Мы с женой
прожили вместе много лет, и, конечно, у нас сейчас не медовый месяц, но
отношения вполне приемлемые!
– Интересно, интересно! – пробормотала Громова и
сделала в своих бумагах какую-то пометку. – Сколько, говорите, лет вы
прожили с женой?
– Пять… пять с половиной… – проговорил Тарханов
после секундного раздумья.
– Вы считаете – это много? – На лице Громовой
появилось удивление.
– Я не понимаю – вы что, пригласили меня, чтобы
обсуждать мои семейные отношения?
– Ваша жена убита! – проскрежетала следователь,
сняв очки и обдав посетителя холодом. – И я буду выяснять все, что сочту
нужным, чтобы найти ее убийцу!
– Извините, – стушевался Борис, – я не совсем
верно выразился… Разумеется, я тоже хочу, чтобы убийца был найден… но вы
понимаете, что у меня не было никакого мотива…
– Как раз мотив у вас был, – негромко ответила
Громова и снова уставилась в свои бумаги.
Она молчала, перебирая записи, и Тарханов нервничал все
больше и больше. Когда тишина стала невыносимой, он наконец прервал ее,
проговорив:
– Какой?
Громова подняла на него удивленный взгляд, как будто забыла
о его присутствии в своем кабинете.
– Что – какой?
– Вы сказали, что у меня был мотив… Что вы имели в
виду?
– Ах мотив! – протянула Анна Николаевна и
потянулась, как кошка, изловившая особенно крупную мышь. – Мотив найдется,
стоит только как следует поискать. А уж я поищу, можете не сомневаться! –
Она сняла очки и наградила Тарханова многообещающим взглядом.
Шурочка спиной открыла дверь и попыталась выйти в коридор.
Руки у нее были заняты подносом с грязной посудой. Как обычно, никто из
журналистов, операторов и прочих сотрудников студии, каждые пять минут
требовавших от нее кофе, не удосужился вымыть свою чашку, и эта почетная миссия
снова досталась ей.
Придерживая дверь плечом, Шурочка попыталась развернуться, и
тут на нее кто-то налетел. Она взвизгнула, поднос накренился, пирамида из
грязных чашек сползла на край… Шурочка уже предчувствовала, как все это
великолепие рассыпается по полу грудой осколков, но тот человек, с которым она
столкнулась, неожиданно ловко перехватил поднос и привел его в устойчивое
положение. Шурочка облегченно вздохнула и подняла на своего спасителя глаза.
Это был маленький толстый розовощекий человечек в круглых
металлических очках, с выражением мягкого укора на лице.
– Что же вы так много посуды нагрузили? – спросил
он Шурочку, придерживая дверь.
– А вам-то что? – неожиданно для самой себя
огрызнулась вежливая Шурочка. – И вообще, что вы тут делаете? Вас на
ток-шоу к Яблокову пригласили? Так это в четвертой студии, налево по коридору…
– Я не к Яблокову, я к вам! – кротко ответил
толстяк. – Давайте мы этот поднос куда-нибудь поставим, а то мне на него
страшно смотреть…
– Ко мне? – недоуменно переспросила
Шурочка. – Вы ничего не перепутали?
Она была личностью настолько незаметной и незначительной,
что сослуживцы вспоминали о ней только в двух случаях: когда хотели кофе или
когда нужно было кого-то послать в другой конец города с мелким и неприятным
поручением. Поэтому сама мысль, что кто-то, пусть даже такой неказистый
человечек, пришел именно к ней, показалась ей совершенно удивительной.
– Нет, Шурочка, я ничего не перепутал. – И толстяк
показал ей служебное удостоверение.
– Ломтиков Георгий Михайлович, – прочитала
Шурочка.
Фамилия «Ломтиков» очень подходила ее новому знакомому.
– И чего вы от меня хотите, Георгий Михайлович? –
испуганно осведомилась девушка.
– Георгий Михайлович – это очень длинно… можно просто
Гоша. – Он поставил поднос на свободный стол и повернулся к секретарше: –
Вы ведь хорошо знали Елену Андреевну Серебровскую?
При упоминании покойной Шурочкины глаза немедленно
наполнились слезами. Она хлюпнула носом, достала кружевной платочек и уткнулась
в него.
– Она быва такая свавная… – прогундосила девушка,
собираясь со вкусом разрыдаться.
– Не плакать! – неожиданно резко прикрикнул на нее
Ломтиков.
Он совершенно не выносил женских слез и довольно давно
сделал важное открытие: если женщина собирается заплакать, ни в коем случае не
нужно проявлять мягкость и чуткость, это только укрепит ее в намерении. Ведь
так приятно поплакать на плече у заботливого, внимательного человека! Вот если
проявить неожиданную строгость и решительность, то можно избежать потока слез.
И действительно, Шурочка удивилась и раздумала плакать.
Вместо этого она вытерла глаза и вполне членораздельно повторила:
– Она была такая славная! И посуду сама мыла… иногда. И
вообще… она меня замечала!
Шурочка снова шмыгнула носом, и Ломтиков поспешил поменять
направление ее мыслей.
– А правда, что в день убийства ее вызывали на ковер к
начальнику и ей от него здорово досталось?
– Я… я ничего не знаю… – забормотала Шурочка,
опасливо оглянувшись на дверь. – Я ведь просто секретарша…
– Вы очень толковая и наблюдательная девушка! –
польстил ей Гоша. – И вообще, секретарши… то есть офис-менеджеры, знают
всегда больше всех!
– Ну да… Михалыч… то есть Игорь Михайлович, ее в тот
день вызывал… – неохотно призналась Шурочка. – Он был очень не в
духе… говорят, даже грозился уволить…
– Вот как! – Гоша заметно оживился. – А за
что – вы, случайно, не знаете?
– Это все из-за Поздняковой! – выпалила Шурочка и
только тогда спохватилась, что сболтнула лишнее. Но слово – не воробей, и Гоша
моментально за него зацепился.
