Лица родственников, извещенных об аварии и прибывших в приемный покой больницы, были серыми и изможденными. Члены семей разбились на маленькие группы и тихо переговаривались хриплыми голосами, сгорбившись от горя. Две женщины обнялись и обреченно рыдали. Сквозь стеклянные двери приемного покоя была видна стоянка, на которой собрались курильщики, вокруг них струились клубы табачного дыма. Когда привезли Дэниель, я увидела в приемном покое Серену Бонни, но сейчас она, видимо, занималась пострадавшими.
Распахнув входную дверь "хибары" Дэниель, я увидела, что она лежит на полу обнаженная, лицо у нее было розовое и пухлое, как мякоть арбуза. Кровь струилась из рваной раны на голове, она бессмысленно шевелила конечностями, как будто стараясь уползти от боли. Оставив в стороне эмоции, я принялась, как могла, останавливать кровь, схватив одновременно трубку телефона, стоявшего на прикроватном столике. Дежурный службы спасения 911 вызвал патрульную полицейскую машину и "скорую помощь". Обе машины прибыли через несколько минут. Двое фельдшеров приступили к работе, оказывая Дэниель посильную первую медицинскую помощь.
Синяки на теле девушки выглядели как темные, наезжающие друг на друга линии, поэтому можно было предположить, что ее избивали тупым предметом. Этим предметом оказалась завернутая в тряпку свинцовая труба, которую убийца, убегая, сунул в кусты. Ее обнаружил прибывший патрульный, который ничего не трогал до приезда криминалистов. Они появились очень скоро. Один из полицейских огородил лентой место преступления, потом мы с ним вышли на крыльцо, где он расспрашивал меня и делал записи.
А потом аллею заполнили автомобили. Синие мигалки прорезали темноту, полицейские переговаривались по рациям, которые время от времени потрескивали от помех. В соседнем дворе собралась толпа зевак, одетых кое-как: кроссовки и тапочки на босу ногу, плащи и лыжные куртки поверх пижам и ночных рубашек. Патрульный принялся опрашивать соседей, пытаясь отыскать еще каких-нибудь свидетелей, кроме меня.
Завизжав тормозами, на аллее остановилась спортивная ярко-красная "мазда". Из нее вылез Чини Филлипс и направился по дорожке к дому. Меня он заметил, но не подошел. Прежде чем войти в дом, он представился полицейским и обменялся с ними парой фраз. Я увидела, как он остановился на пороге, затем отступил на шаг. Стоя в проеме двери, Чини медленно оглядел кровавую сцену, как будто фотографировал место преступления. Я представила себе, что он видит – смятая кровать, разбросанная и перевернутая мебель. Дэниель к этому времени укутали в одеяла и перенесли на носилки. Я отступила в сторону, пропуская фельдшеров с их ношей. Встретившись взглядом с одним из них, который был постарше, я спросила:
– Можно я поеду с вами?
– Пожалуйста, если только детектив не возражает.
Чини, услышавший наш разговор, кивнул в знак согласия.
– Увидимся позже, – бросил он на прощание.
Носилки через заднюю дверцу загрузили в машину "скорой помощи".
Я оставила свой "фольксваген" там, где он и стоял, – на обочине аллеи за домом Дэниель, а сама устроилась в задней части салона "скорой помощи", стараясь не мешать молодому фельдшеру, который продолжал следить за состоянием Дэниель. Ее покрытые синяками глаза были вспухшими, как у новорожденного птенца. Время от времени она шевелилась, морщась от боли, а я постоянно твердила ей:
– С тобой все будет в порядке. Все хорошо. Все уже позади.
Я даже не была уверена, слышит ли она меня, но все же надеялась, что мои успокаивающие слова возымеют действие. Сознание едва теплилось в ней. Машина мчалась по Стейт-стрит, мелькали желтые фонари, и только звук сирены как-то не вписывался в общую картину тихого вечера. В этот час большинство улиц было пустынно, и мы добрались до больницы очень быстро. А уже попав в приемный покой, услышали об автомобильной катастрофе на шоссе сто один.
Я просидела в приемном покое почти час, пока врачи занимались Дэннель. К этому моменту большинство жертв автокатастрофы разместили по палатам, и помещение приемного покоя опустело. Я поймала себя на том, что листаю тот же самый номер журнала "Фэмили Серкл", который читала, когда приезжала к Серене Бонни – те же самые идеальные женщины, с теми же самыми идеальными зубами. Журнал был сильно потрепан, словно его пожевала собака. Некоторые листы вырваны, а на полях страницы со статьей о климаксе у мужчин кто-то нацарапал карандашом неприличное замечание. Я прочитала, как жарить шашлык во дворе дома, изучила колонку для родителей с советами читателей, как поступать в тех случаях, когда их дети лгут, воруют и не желают читать книги. Теперь я была спокойна за подрастающее поколение.
В приемный покой вошел Чини. Его темные волосы были завиты, как у пуделя, и еще я отметила, что одет он безупречно: хлопчатобумажные брюки и пиджак, белоснежная рубашка, темные носки, мягкие кожаные мокасины. Он подошел к регистратуре, предъявил полицейскую бляху и представился медсестре, которая торопливо заполняла на машинке карты на поступивших пациентов. Медсестра позвонила по телефону, и я увидела, как Чини направился за ней в палату, куда, как я знала, поместили Дэниель. Спустя минуту он вышел в коридор, разговаривая на ходу с одним из врачей, принимавших больных. Вскоре из палаты появились два санитара, они катили каталку, на которой лежала Дэниель с забинтованной головой. Чини со спокойным выражением лица наблюдал за маленькой процессией. Доктор уже скрылся в соседней палате.
Потом Чини оглянулся и заметил меня. Он вышел из коридора в приемный покой и уселся рядом со мной на диван с обивкой из синего твида. Его пальцы скользнули по моей руке и сжали пальцы.
– Как она? – спросила я.
– Они повезли ее в операционную. Доктора беспокоит, как бы не открылось внутреннее кровотечение. Этот парень в качестве прощального жеста избил ее до полусмерти. Сломана челюсть, несколько ребер, пробит череп, повреждена селезенка, и Бог его знает, что еще. Врачи говорят, что состояние тяжелое.
– Еще бы, ведь на нее просто страшно было смотреть, – согласилась я. И как запоздавшую реакцию я почувствовала, что кровь отхлынула от головы, а рвота подступила к горлу. Обычно меня не тошнит в таких ситуациях, но Дэниель была, можно сказать, подругой, и я своими глазами видела, как ее изуродовали. И когда Чини начал перечислять все ее травмы, в памяти у меня живо возникла эта жуткая картина. Я опустила голову на колени и сидела так, пока не пришла в себя. Уже второй раз за сегодняшний вечер мне было так плохо, и я поняла, что нуждаюсь в помощи.
Чини с тревогой наблюдал за мной.
– Может, пойдем выпьем "кока-колы" или кофе? – предложил он. – Раньше чем через час мы ничего о ней не узнаем.
– Я не могу уйти. Хочу быть здесь, когда ее привезут из операционной.
– Здесь, дальше по коридору, есть кафе. Я предупрежу сестру, и она придет за нами, если мы не вернемся к тому времени.
– Хорошо, но только пусть обязательно сообщат Серене. Я ее тут видела недавно.
Кафе закрылось в десять часов, но мы отыскали автоматы, продававшие бутерброды, йогурты, свежие фрукты, мороженое, горячие и холодные напитки. Чини взял две банки "пепси", два бутерброда с ветчиной и сыром и два куска вишневого пирога. Я уселась за столик в небольшой нише у стены. Подошел Чини, неся на подносе еду, соломинки, салфетки, бумажные пакетики с солью и перцем, баночки с горчицей, кетчупом и майонезом.
