– Из скольких яиц?
– Из двух.
– Сколько кусков колбасы?
– Два больших.
– Домашняя колбаса?
– Да. Мы ее замораживаем, а потом размораживаем перед тем,
как подавать на стол.
– Он еще что-нибудь ел?
– Овсяную кашу, поджаренный хлеб и кофе.
– Сок?
– Да, апельсиновый.
Мейсон внимательно осмотрел салфетку, затем свернул с задумчивым
видом и опустил в карман пальто.
– А после этого ваш отец сказал, что все еще голоден?
– Попросил поджарить ему еще один кусок колбасы и одно яйцо.
– Это заняло какое-то время?
– Достаточно много времени, потому что колбаса оказалась
очень сильно замороженной и мне пришлось воспользоваться электроножом.
– Понятно.
Мейсон прошел по цементному полу к зловещему красному пятну.
Пока он его рассматривал, Мьюриель продолжала описывать утренние события.
Адвокат внимательно слушал ее, а потом склонился над пятном.
Вначале у него на лице появилось удивленное выражение, потом он опустил в
жидкость указательный палец, потом потер большой и указательный пальцы друг о
друга, понюхал и заявил:
– Это не кровь. Какая-то красная эмаль.
– О боже! – воскликнула Мьюриель. – Вы уверены?
– Уверен, – кивнул Мейсон, оглядываясь вокруг. – А вон там,
на полке, стоит банка с эмалью.
Мьюриель уже сделала два шага по направлению к банке, но
Мейсон не дал ей до нее дотронуться:
– Минутку. Нельзя оставлять на банке отпечатки пальцев. Ее
уронили, а потом поставили на место. Вы случайно не знаете, когда это могло
произойти?
Девушка покачала головой.
– А когда сломали стул?
– Не знаю. Но здесь определенно шла борьба и…
– Борьба была – это несомненно, однако мы не представляем,
когда именно, мисс Джилман. Нельзя делать поспешные выводы. Не исключено, что
ваш отец зашел в мастерскую, увидел на полу банку с эмалью, сломанный стул и
решил поставить банку на место. Это банка с небольшим отверстием сверху,
которое закрывается крышкой. Возможно, крышка отошла. Вероятнее всего, что
вытекла не вся эмаль, однако я не хочу прикасаться к банке. Следует проявлять
осторожность, чтобы не оставить отпечатков пальцев.
– Мои отпечатки здесь определенно есть, – сообщила Мьюриель.
– Я часто прихожу сюда посмотреть, как работает папа.
– В любом случае не следует оставлять свежих отпечатков. Они
могут перекрыть чьи-то еще. Давайте пересчитаем деньги.
Они собрали стодолларовые купюры и разложили на столе.
Мейсон повернулся к Мьюриель и поинтересовался:
– Сколько вы подняли купюр?
– Сорок восемь.
– И я пятьдесят две. Значит, здесь ровно сто купюр, или
десять тысяч долларов. Вы знаете что-нибудь о них? Есть какие-нибудь
соображения, откуда они взялись?
Мьюриель покачала головой.
– Здесь найдутся резинки? – поинтересовался Мейсон.
– У Нэнси есть в лаборатории. Я помню, где она их держит.
– Принесите несколько штук, пожалуйста.
Девушка щелкнула выключателем.
– Эй! – крикнул Мейсон. – Я же предупреждал, что надо
проявлять осторожность и постараться ни к чему не прикасаться.
– О, я забыла… А как мне достать резинки, не оставив
отпечатков пальцев?
– Платком или подолом юбки, – объяснил Мейсон.
Мьюриель приподняла подол и открыла один из ящиков, который
оказался разделенным на несколько секций. В каждой лежали резинки разных
размеров.
Мейсон достал две штуки кончиком авторучки и кивнул
Мьюриель, показывая тем самым, что можно закрывать ящик.
Адвокат надел резинки на пачку купюр.
– Ваша мачеха очень аккуратная, – заметил Мейсон. – В
лаборатории идеальный порядок по сравнению с полным хаосом в мастерской отца.
– Знаю. Что касается своего хобби – здесь Нэнси постоянно
следит за порядком, чего нельзя сказать обо всем доме. Она в этой комнате
сдувает каждую пылинку, и все вещи лежат на своих местах.
– А ваш отец – полная противоположность?
– Ну, до безукоризненной аккуратности ему далековато, –
засмеялась она. – Мастерская напоминает открытый яблочный пирог, начинку для
которого резали как попало.
– Понятно. Кстати, у вас есть фотография вашего отца,
которую вы могли бы мне дать?
– Ну, у меня в комнате стоит одна в рамке, но…
– Вам нежелательно возвращаться в дом в настоящий момент, –
перебил адвокат. – А здесь случайно нет?
– О, конечно. Несомненно. У Нэнси тут сотни снимков. Она
обожает портреты. Она использует какую-то технику, помогающую нанести на бумагу
лишь слабое изображение, потом работает над портретом масляными красками. В
результате получается картина, причем практически невозможно определить, что
она сделана на основе фотографии.
– Следовательно, где-то здесь есть фотографии вашего отца, –
пришел к выводу Мейсон. – Давайте поищем. Только постарайтесь больше не
оставлять здесь отпечатков пальцев.
– Мне кажется, они вот в этом ящичке, – сказала Мьюриель.
Девушка взяла подол большим и указательным пальцами и потянула ручку на себя. –
Да, здесь их даже несколько, – заметила она.
– Возьмем верхнюю, – решил Мейсон. Он достал снимок величиной
восемь на десять дюймов. – Это ваш отец?
– Да. Правда, фотография слишком светлая, нет нужной
четкости, однако Нэнси предпочитает работать именно так. У нее свой метод.
Мейсон принялся с интересом рассматривать круглое лицо.
– Сколько ему лет?
– Так, надо посчитать. Сорок два, может, сорок три.
– А вашей мачехе?
– Бог ее знает, – засмеялась Мьюриель. – Тридцать с чем-то.
Ближе к сорока. Однако она никому не открывает свой истинный возраст, а мы не
спрашиваем.
– Сколько лет дочери Нэнси, Гламис?
– Двадцать.
– А вам?
– Столько же… Мистер Мейсон, что вы планируете предпринять?
Насчет папы, я имею в виду. Он уехал на седане. Мы, наверное, должны
постараться его найти.
– Я вам позвоню где-то после полудня. Попытаюсь что-нибудь
выяснить. У вашего отца есть контора в нашем городе?
