— И давно ты здесь?
— Достаточно.
— Это нечестно.
— Не более чем раздеть мужчину и положить его в постель.
— Есть различие...
— Надеюсь на это!
Я вошел в комнату и протянул ей бокал.
— А ты все хорошеешь, девочка.
Она взяла у меня из рук бокал, поставила его на тумбочку, покачала головой, явно недовольная, и стала застегивать наконец-то найденный лифчик.
— Продолжай в том же духе, и тебе больше ничего не придется открывать, когда ты женишься на мне.
Улыбаясь, я окинул ее взглядом с ног до головы, что сказало ей об очень многом.
— С тобой, сокровище, всегда найдется что-то новое! — И тут же убежал, прежде чем она успела запустить в меня безделушкой.
Из гостиной я слышал, как она позвонила по телефону в свое посольство и получила отпуск. Вскоре Рондина появилась одетая, с белым пальто и чемоданом в руках.
Я взял у нее багаж. Бросив последний взгляд на комнаты, окна, проверив, везде ли погашен свет, мы вышли.
Внизу Рондина вспомнила, что ей еще нужно позвонить по телефону, и исчезла в кабинке.
Швейцар подошел ко мне:
— Он снова приехал. Та же машина... Я хотел позвать вас...
— Ты записал ее номер?
Он протянул мне клочок бумаги и добавил:
— Закрытая машина, темно-синяя, «шевроле», модель прошлого года, вмятина на левом заднем крыле.
— Спасибо, старина. Я могу воспользоваться вашим телефоном?
— Можете.
Чарли Корбинет оказался у себя. Я сообщил ему номер машины и повесил трубку. Теперь мне осталось только подождать. У Чарли обширные связи. Уже через десять минут он мне сообщил:
— Машина из проката. Два дня назад ее взял некий Джон Кларк, предъявив дубликат водительских прав. Сказал, что настоящие у него украли. Он проживает в Буффало, штат Нью-Йорк. — Чарли дал мне возможность записать эти сведения, потом спросил: — Что это означает, Тайгер?
— Ничего особенного. Просто стараюсь быть осторожным. А из Интерпола относительно оружия и его калибра пока ничего?
— Да, ты оказался прав. Это же оружие применялось при всех тех убийствах. Рэндольфу теперь не терпится поймать этого типа. Все службы безопасности подняты по тревоге. Сейчас все бодрствуют.
— А деривация на линии?
Секунда молчания, потом:
— Тайгер...
— Да?
— Мы не можем себе позволить его упустить.
— Я это хорошо знаю, старина.
— А также не можем себе позволить совершить еще одну ошибку. Если просочится хоть слово, произойдет такая паника, которую еще никогда не видели.
— Проклятье! Хозяева газет поймут, Вашингтон достаточно силен, чтобы принудить их помолчать. Если хоть одна попытка...
— Нужно смотреть на это под другим углом зрения. Ведь достаточно опубликовать хоть что-нибудь об этом проклятом деле, как поднимется шум. А для этого достаточно, чтобы наши враги организовали хорошо налаженную слежку...
— Понимаю. Дело во времени. Все зиждется на нем. Если они будут уверены, что Агрунски удалось устранить его подлость, то они смогут начать кампанию. Но если у них не будет в этом полной уверенности, они рискуют сломать себе шею. А им это ни к чему.
— Сколько времени продлится эта неизвестность? Каким временем мы располагаем, Тайгер?
— Действуйте так, будто его вообще нет. Или почти... — Я повесил трубку.
Рондина смотрела на меня из-за плеча швейцара, стараясь не вслушиваться в мой телефонный разговор. Я направился к ним, взял ее чемодан и обратился к колоссу:
— Эта дверь выходит куда?
— Во двор.
— И есть дорожка, ведущая вдоль здания?
— Есть.
— Покажи.
Я взял Рондину под руку, и мы последовали за швейцаром в глубь служебных помещений... В конце одного коридора с оштукатуренными стенами находился запасной выход с горящей над ним красной лампочкой. Железная дверь была заперта на засов. Швейцар вытащил его, продолжая держать одной рукой, а другой стал открывать дверь.
В этот момент металлический брус, который он держал как палку, отчего-то упал и ударил его по лбу. Оглушенный, швейцар повалился на бок, как бык, а дверь, продолжая тихонько поворачиваться, ударила его по ногам.
Я толкнул Рондину к стене, нагнулся и поднял брус, который так и лежал на лице швейцара. Под его глазом уже показался гигантский синяк. Если добрый человек не разбил голову о цементный пол, то благодаря своей опереточной каскетке. К счастью, он ограничился лишь большой шишкой и, когда придет в себя, будет чувствовать себя неплохо.
Рондина, не шевелясь, прошептала:
— Что это такое, Тайгер?
Я показал ей брус. На его конце, который находился на высоте лба швейцара, соскочила ржавчина, и теперь в металле была видна небольшая блестящая вмятина — в том месте, куда ударила пуля.
— Они хотели поймать нас, девочка. Тот тип болтался у входной двери, для того чтобы мы воспользовались запасным выходом, а убийцу посадили здесь. Они не любят устраивать пальбу на улице — это вызывает нежелательный шум... Мы попались на этом и чуть было не погибли.
— Что ты собираешься делать?
— Ничего. Я мертв. Этот стрелок не из тех, кто промахивается. Он поджидал меня и при этом слабом освещении видел, как я упал. Доказательство того, что он попал в цель, — торчащие наружу ноги. Мы со швейцаром примерно одного роста, так что стрелок в настоящий момент считает, что он меня подстрелил. Когда этот добрый человек придет в сознание, ему будет трудно надеть каску на его шишку, но с хорошей порцией фрика он снова начнет выхаживать перед входной дверью. А мы, моя красавица, выйдем отсюда очень просто, вот увидишь... Если кто-нибудь тут еще остался, чтобы зарегистрировать спектакль, он его получит.
Рондина сразу все поняла. Не отрываясь от стены, она улыбнулась и прошептала словечко, которое я не ожидал услышать из уст барышни, вращающейся в высшем британском обществе, но меня это только развеселило.
Нам пришлось подождать четверть часа, прежде чем швейцар издал легкий стон и, поднеся руку к голове, осторожно ее потрогал. Одно мгновение его веки дрожали, потом он зажмурился от сильной боли.
— Послушай, старина, ты меня слышишь? Ты сможешь понять то, что я тебе скажу?
— Да-а... Только не говорите очень громко. А то в моей голове это отдается как удары колокола.
— Ты не беспокойся, я все тебе потом объясню. А сейчас оставайся тут, где ты есть, и, главное, не двигайся... Ты хорошо заработаешь за доставленные тебе неприятности.
