— Тайгер, малышка... Не запомнили?
— Я больше не буду и не забуду.
— Хорошо. А вот этого человека вы тут не видели? — Я положил перед ней фотографию Агрунски.
Внимательно посмотрев на нее, она покачала головой:
— Он здесь не работал. Такого человека я не знаю.
— А если представить, что его лицо как-то изменилось?
— Нет, я бы это заметила. Уверена. Кроме того, мы снимаем у всех служащих отпечатки пальцев, а в Вашингтоне их контролируют. Там мгновенно идентифицировали бы. — Она положила фотографию на стол и, подняв глаза, заметила: — В этом лице нет ничего примечательного.
— Действительно. Тип парня, который может легко затеряться в толпе из двух человек.
— Тем не менее, в нем есть что-то... да... мне кажется... похожим... О, очень, очень отдаленное сходство!
И опять этот комок в моем желудке дал о себе знать. Я скрестил пальцы и сжал их до боли.
— С кем же?
— Когда фабрика расширялась в последний раз, передо мной прошло много кандидатов. Тех, кого я отбирала, направляли к мистеру Гамильтону для его традиционных расследований. Решения принимались после его рапорта и моих личных высказываний. Так вот, у меня такое ощущение, что я видела этого человека во время первого разговора с поступающими.
Я развалился в кресле, провел рукой по лицу и безразличным голосом спросил:
— Вы храните заявления о приеме на работу?
— Нет, но я часто даю характеристики людям, с которыми беседую. Просто записываю мои личные впечатления о них. Это ничего общего с работой не имеет, тем более что нередко я заменяю настоящее имя человека прозвищем или даже номером. Эти записи я храню дома.
— Любопытно...
— А кто это, Тайгер?
— Луи Агрунски!
— Имя мне ни о чем не говорит. Хотя у меня хорошая память на имена. Это так важно?
— Малышка, этот человек держит в своих руках страшную угрозу смерти для всех нас. Для всех, живущих в этой стране. Поедем, дорогая, к вам, на счету каждая минута.
Камилла Хунт внимательно посмотрела на меня, потом, не говоря ни слова, надела пальто, взяла сумочку и последовала за мной.
Она жила около Центрального парка, в районе шикарных домов.
Квартира находилась на шестом этаже. Стена, выходящая на улицу, была сплошь из стекла.
Камилла небрежным жестом бросила пальто на кресло и отодвинула панно, за которым скрывался бар.
— В ожидании налейте себе чего-нибудь выпить.
Я приготовил два бокала.
Она вернулась очень быстро, буквально через несколько минут, успев переодеться в юбку и черный пуловер, и положила передо мной на стол пачку листов.
— Вот мои записи. В основном это мои личные впечатления и кое-какие реакции людей, показавшиеся мне интересными. Если вам что-то пригодится, буду рада.
Она взяла свой бокал и села напротив меня.
Записи показались мне объективными, решения — быстрыми.
Мои поиски продолжались час. Камилла все это время ничего не говорила. Когда мой бокал опустел, она молча его наполняла и продолжала так же тихо наблюдать за моей работой. Наконец я отложил в сторону последний листок.
Сколько я ни старался применить ее описания к Луи Агрунски, у меня ничего не получилось. Полузакрыв глаза, я откинулся назад и проворчал:
— Проклятье! Еще один удар вхолостую.
— Огорчена.
— Это не ваша ошибка, девочка.
— Вы можете мне что-нибудь рассказать?
— Нет.
— Это касается «Белт эл»?
— Не знаю. Но точно связано со смертью Гамильтона. Только как? Этого я тоже не знаю. — Я скосил на нее глаза: — Вы хорошо знали Гамильтона?
— Деловые рапорты... работали вместе, но ничего особенного о нем не знала. Когда он только начал заниматься следствием в отношении персонала, я два раза с ним обедала. Мы вместе оформляли досье. Я прислушивалась к его заключениям, он работал хорошо...
— Да-а-а... до того дня, пока не допустил грубую ошибку...
Камилла встала, вновь наполнила наши бокалы, вернула мне мой и, усевшись на подлокотник кушетки, сказала:
— В газетах писали об этом случае. Ко мне приходили с вопросами из полиции и потом два симпатичных, очень вежливых молодых человека, которые твердо решили заставить меня сказать все, что я знаю.
— И?..
— Я ответила им так же откровенно, как они спрашивали. Тем не менее у них не было такого... воинственного вида, как у вас. Что же все-таки произошло с Гамильтоном?
— Он убит, сокровище. Я знаю как, но не знаю почему.
— А этот Луи Агрунски?
Я пожал плечами:
— Только имя. Больше ничего. Теперь с этим закончено.
— Сожалею.
— Почему?
Сладкий запах ее духов был нежен, как у ночных цветов. Ее пальцы коснулись моей щеки, а губы, как дуновение, — моих волос.
— Потому что я вас больше не увижу, — прошептала она.
— Боитесь Мушки, Паук?
— У меня не было времени соткать вокруг нее паутину.
Мои пальцы сомкнулись на шелке ее волос, и я притянул ее голову к своему лицу.
— Это ни к чему не привело бы, детка, я ее всегда разорву.
— Борьба была бы жестокой.
— Ты считаешь?
— Нет... не до такой степени, в конце концов ты бы унес ее с собой.
— Я всегда выигрываю, детка.
Она улыбнулась влажными губами. Я раздавил их своими. Ее жар обволакивал меня таким пламенем, против которого невозможно было устоять.
Бокал упал из моих пальцев на паркет и разбился. Она медленно соскользнула на мои колени и растянулась, ослабев. Ее мускулы вздрагивали под моими пальцами.
Голос Камиллы стал как стон, рыдание, шепот, превратился во что-то нежное, очень нежное, ласкавшее мои губы, когда она оказалась совсем близко от них, когда я взял ее лицо в ладони и погрузил взгляд в расширенные зрачки ее молящих глаз...
— Тайгер... Сейчас... Умоляю тебя!
Она встала — настоящее замечательное, примитивное животное — и одним рывком освободилась от цивилизации, культуры. В пылу желания Камилла не стала ждать, когда я ее раздену, — мановением руки скинула всю одежду...
Я увидел тело цвета золотистого шелка, за исключением мест, укрытых бикини. Очарование ее шеи... бедер... прекрасная линия живота... Они довели меня до настоящего шока... Я протянул руки, и мои пальцы коснулись этой эластичной кожи... Помню, я притянул ее к себе и весь мир тут же провалился в какой-то абсурдный калейдоскоп... И теперь были слышны лишь прерывистое дыхание дикого желания, вздохи, стоны и, наконец, восклицания триумфа... В этом прекрасном экстазе померкло и забылось все остальное.
