Она вытерла нос. Она опять плакала. Но черт побери, она
должна, она просто обязана до него дотронуться! Окончание песни она слышала будто
в тумане, видела, как он трижды топнул ногой в такт последним затихающим нотам
и как в безумном танце с хохотом носились по сцене музыканты, пытавшиеся
подражать ему во всем, – но сильный тенор Лестата заглушал все другие
голоса.
Господи, как же ему это нравится! Ни тени притворства. Он с
восторгом купается в поклонении. Он всасывает его в себя, как кровь.
Зазвучало неистовое вступление к следующей песне, и тут
Лестат сорвал с себя черный бархатный плащ, раскрутил его над головой и с силой
швырнул в зрительный зал. Толпа взвыла и пришла в исступление. Джесс
почувствовала, как в спину ей уперлось чье-то колено, как по ногам шаркают
тяжелые сапоги, но это был наконец ее шанс, потому что охранники спрыгнули со
сцены, чтобы прекратить беспорядок.
Опершись обеими руками о край помоста, она подскочила вверх,
упала на живот, но быстро поднялась на ноги и помчалась вперед, к танцующему
Лестату, и неожиданно встретилась с ним взглядом.
– Да, ты! Ты! – выкрикнула она. Боковым зрением
она заметила приближающегося охранника и всем телом бросилась на Вампира
Лестата. Закрыв глаза, она обхватила его за пояс и почувствовала прикосновение
холодной шелковой груди к своему лицу, вкус крови на губах!
– О Господи, настоящий! – выдохнула она. Сердце
Джесс готово было вот-вот разорваться, но она продолжала крепко держаться за
него. Да, точно такая же кожа у Маэла и у Маарет – у всех им подобных. Все
правильно! Они настоящие, но они не люди. И так было всегда. А теперь она сама
во всем убедилась, теперь ей все известно, и ее уже никто не остановит!
Левой рукой она поймала густую прядь его волос, а потом
открыла глаза и увидела обращенное к ней улыбающееся лицо с идеально гладкой,
сияющей белой кожей и маленькие клыки.
– Ты дьявол! – прошептала она. Она хохотала как
безумная – плакала и смеялась одновременно.
– Люблю тебя, Джессика, – прошептал он в ответ,
улыбаясь дразнящей улыбкой, и влажные золотые волосы упали ему на глаза.
К своему изумлению, она почувствовала, как он обнял ее и,
чуть приподняв, прижал к своему бедру, а потом закружился вместе с ней на одном
месте. Перед глазами мелькали бесформенные пятна орущих музыкантов; полосы
красного и белого света. Она стонала и не в силах была отвести от него взгляд,
смотрела ему прямо в глаза… Да, он действительно настоящий! В какой-то миг ей
показалось, что он собирается подбросить ее высоко в воздух, и она вцепилась в
него еще отчаяннее. Но в следующую секунду он опустил ее, склонился к самому ее
лицу, так что его волосы упали ей на щеки, и Джесс почувствовала, как его губы
прижались к ее рту.
Звуки музыки доносились теперь до нее глухо, словно
издалека, как будто ее опустили с головой в море. Она глотала его дыхание,
ловила каждый вздох, его гладкие пальцы скользили по ее шее. В ее груди эхом
отдавалось биение его сердца. И тогда она услышала голос – он обращался только
к ней и звучал точно так же, как тот, который она слышала когда-то давно,
голос, который знал ее, с пониманием относился к ее вопросам и всегда находил
на них ответ.
«Зло, Джесс. И ты всегда это знала».
Ее оттаскивали чьи-то руки. Человеческие руки. Она
закричала, не желая, чтобы ее разлучили с ним.
Он смотрел на нее в полном замешательстве. Он пытался глубже
проникнуть в свои воспоминания о прежних снах, разыскивая в них то, что помнил
очень смутно. Погребальная трапеза; рыжеволосые близнецы по обе стороны алтаря.
Но видение мелькнуло не больше чем на долю секунды; он чувствовал себя сбитым с
толку; сверкнула очередная улыбка, безличная, как один из прожекторов, все еще
слепивших ей глаза.
– Красавица Джесс! – сказал он, поднимая руку как
бы в прощальном жесте. Ее уносили за кулисы, подальше от него и от сцены.
Она смеялась, когда ее наконец отпустили.
На белой блузке остались пятна его крови. На руках засохли
бледные соленые кровавые полосы. Этот вкус казался ей знакомым. Запрокинув
голову, она расхохоталась. Какое любопытное ощущение – не слышать свой смех, но
чувствовать его физически, чувствовать, как по телу пробегает дрожь, сознавать,
что она одновременно и плачет и хохочет. Охранник что-то резко ей сказал –
произнес какую-то грубость, а может, угрозу. Но она не обратила на него
внимания.
Ее вновь поглотила толпа, она швыряла ее из стороны в
сторону, увлекая за собой прочь от центра. Правую ногу отдавил тяжелый ботинок.
Она споткнулась, обернулась, но ее тут же толкнули вновь, еще более жестоко,
отпихивая к дверям. Джесс не сопротивлялась.
Какая разница? Теперь она знает! Ей известно все. Голова
кружилась. Если бы не поддерживающие ее со всех сторон чужие плечи, она бы вряд
ли устояла на ногах. Никогда еще Джесс не доводилось испытывать такое чудесное
самозабвение. Такое чувство свободы.
Безумная какофония музыки продолжалась; в волнах
разноцветного света мелькали и исчезали лица. В нос ударял запах марихуаны и
пива. Как хочется пить… Глотнуть бы сейчас чего-нибудь холодного. Очень
холодного. Как мучительна жажда… Она подняла руку и лизнула соленую кровь. И
вдруг почувствовала дрожь во всем теле, ту странную вибрацию, которую так часто
ощущала на грани сна. Мягкое, восхитительное подрагивание означало приближение
снов. Она еще раз лизнула кровь и закрыла глаза.
Внезапно она поняла, что оказалась на открытом месте. Никто
не толкался. Подняв голову, она увидела, что стоит перед дверью, за которой
начинается узкий наклонный проход, ведущий в нижний вестибюль. Толпа осталась
позади, на верхних этажах. Теперь можно отдохнуть. С ней все в порядке.
Она шла, придерживаясь рукой за скользкую грязную стену,
наступая на раздавленные бумажные стаканы, на упавший парик с дешевыми желтыми
кудрями. Прислонившись головой к стене, она остановилась, чтобы передохнуть,
горевший в вестибюле мерзкий свет бил в глаза. На кончике языка остался вкус
крови. Она чувствовала, что сейчас опять заплачет, но что для нее это будет
только к лучшему. В данный момент нет ни прошлого, ни будущего, нет никаких
потребностей, и весь мир в корне изменился. Она погрузилась в самое
соблазнительное состояние покоя и согласия с собой, какое ей только доводилось
испытывать. Если бы можно было рассказать об этом Дэвиду, хоть в какой-то мере
поделиться с ним этой великой, всеобъемлющей тайной.
Ее что-то коснулось. Что-то враждебное. Она неохотно
повернулась и увидела рядом огромную фигуру. Что это? Она попыталась разглядеть
ее получше.
Костлявые руки, зализанные назад черные волосы, красный грим
на злобно кривящихся губах… Но кожа! Точно такая же кожа! И клыки. Это не
человек. Один из них!
