– Она преследует какую-то свою цель, в этом можешь не
сомневаться. У нашей царицы всегда имелась какая-нибудь великая цель – без нее
она не совершила ни единого поступка. А тебе должно быть известно, что время
нас не меняет, – в этом смысле мы похожи на распускающиеся цветы: чем
дальше, тем больше становимся самими собой. – Он взглянул на
Армана. – Что касается ее цели, я могу лишь предполагать…
– Так поделись своими предположениями со мной.
– Этот концерт состоится, потому что так хочет Лестат.
А когда он закончится, она уничтожит еще кое-кого из нашего рода. Но не всех –
некоторых оставит в живых: одни будут служить ее цели, другие станут
свидетелями.
Хайман вновь взглянул на Армана. Удивительно, насколько его
лишенное выражения лицо исполнено мудрости в отличие от опустошенного,
утомленного лица Маэла. И кто может сказать, который из них понимает больше?
– Свидетелями? – с горькой усмешкой переспросил
Маэл. – Я думаю иначе. Мне кажется, все гораздо проще. Она пощадила тех,
кого любит Лестат, только и всего.
Такая мысль не приходила Хайману в голову.
– Да-да, посуди сам, – продолжал Маэл на своем
резковатом английском. – Разве не жив до сих пор Луи, спутник Лестата? И
Габриэль, мать злодея, где-то здесь, поблизости, выжидает подходящего момента,
чтобы встретиться с сыночком. И стоящий внизу Арман, которым ты без конца
любуешься, – кажется, Лестат не прочь увидеться с ним снова, вот он и жив,
как и этот изгой, что стоит с ним рядом, тот, кто издал проклятую книгу и кого
остальные разорвали бы на части, если бы только догадались…
– Нет, дело не только в этом. Есть что-то еще, должно
быть, – возразил ему Хайман. – Некоторых из нас она убить не может. А
тех, кто сейчас направляется к Мариусу, Лестат знает только по именам.
Маэл вдруг изменился в лице, оно вспыхнуло совсем
по-человечески, а глаза превратились в узкие щелочки. Хайман догадался, что
Маэл, будь у него возможность, сам, не раздумывая, бросился бы к Мариусу этой
же ночью, если бы Маарет пришла сюда, чтобы защитить Джессику. Теперь он
старался даже мысленно не произносить имя Маарет. Он боялся Маарет, боялся до
глубины души.
– Я понимаю, что ты старательно скрываешь все, что тебе
известно, – вновь заговорил Хайман. – Но ведь именно об этом ты
должен мне рассказать.
– Не могу, – ответил Маэл. Стена поднялась.
Непроницаемая. – Мне не дают ответов – только приказания, друг мой. Моя
задача состоит в том, чтобы пережить эту ночь и благополучно вывести отсюда мою
подопечную.
Хайман хотел было надавить на него, потребовать, но не
сделал ни того ни другого. Он почувствовал слабую, едва заметную перемену в
атмосфере, незначительную, но явственную, хотя он не мог с уверенностью
сказать, уловил ли он движение или звук.
Она приближалась. Она была уже совсем рядом с залом. Он весь
превратился в слух… Да, это она. Все звуки ночи усилились, чтобы сбить его с
толку, но он все же сумел уловить тихий, находящийся на пределе слышимости
звук, который не в силах была скрыть даже она: звук ее дыхания, биения сердца,
могущественной силы, движущейся с огромной, сверхъестественной скоростью и
неизбежно вызывающей всеобщее смятение.
Маэл и Арман тоже уловили этот звук. Даже юнец рядом с
Арманом услышал его, хотя большинству молодых это не удалось. Он привлек
внимание даже некоторых особенно восприимчивых смертных.
– Мне пора идти, друг мой, – сказал Хайман. –
Помни мой совет. Большего я сейчас сказать не могу.
Она совсем рядом. И конечно, внимательно оглядывается
вокруг, изучает обстановку, прислушивается.
Он ощутил первый непреодолимый порыв увидеть ее, проникнуть
в разум тех несчастных, кому довелось увидеть ее в ночи.
– Прощай, друг мой, – вновь обратился он к
Маэлу. – Мне не стоит оставаться рядом с тобой.
Маэл взглянул на него в смятении. Внизу Арман, прижав к себе
Дэниела, начал выбираться из толпы.
Свет в зале внезапно погас, и на долю секунды Хайман решил,
что это ее рук дело, что сейчас она начнет вершить свой невероятный суд мести.
Но смертные оказались гораздо более осведомленными: вот-вот
начнется концерт! Публика обезумела – вопли, приветственные возгласы, топот
ног. В конце концов все звуки слились в один общий рев, от которого дрожали
стены и пол.
Смертные зачиркали спичками, достали зажигалки – и повсюду
вспыхнули крошечные огоньки. Их причудливо-фантастическое неровное сияние
выхватило из темноты тысячи и тысячи движущихся тел. Со всех сторон доносились
крики.
– Я не трус, – неожиданно пошептал Маэл, словно не
в силах был дольше хранить молчание. Он взял Хаймана за руку, но тут же, как
будто его оттолкнула ее твердость, отпустил.
– Я знаю, – ответил Хайман.
– Помоги мне. Помоги Джессике!
– Не произноси больше ее имя. Послушайся моего совета –
держись от нее в стороне. Ты вновь оказался побежденным, друид. Помнишь? Пора
сражаться хитростью, а не яростью. Скрывайся в стае смертных. Я помогу тебе,
когда смогу… если смогу.
Он хотел столько всего сказать! И выяснить наконец, где же
сейчас Маарет. Но было уже слишком поздно. Он развернулся и быстро двинулся по
проходу, поднялся по длинному и узкому пролету бетонных ступенек и оказался на
открытом месте – площадке лестницы.
Внизу, на затемненной сцене, появились смертные музыканты.
Лавируя среди переплетения проводов и расставленной повсюду аппаратуры, они
подошли к лежащим на полу инструментам.
Из-за занавеса стремительно вышел Вампир Лестат в
развевающемся черном плаще и направился к самому краю подмостков. С микрофоном
в руках он остановился меньше чем в трех футах от Джесс.
Толпа буквально обезумела. Аплодисменты, гиканье, вой –
такого шума Хайману еще никогда не приходилось слышать. При виде царящего
вокруг идиотского восторга и этой маленькой фигурки внизу – улыбающегося и явно
испытывающего бесконечное наслаждение существа – он невольно рассмеялся.
Ослепительная белая вспышка – и маленькую площадку сцены
залило ярким светом. Но Хайман пристально всматривался не в напыщенные
маленькие фигурки в роскошных нарядах, а в изображение на гигантском,
доходившем до самой крыши экране за их спиной. Перед его глазами сиял живой
образ Вампира Лестата высотой в тридцать футов. Он улыбнулся, поднял руки и
встряхнул гривой золотых волос, а потом запрокинул голову и взвыл.
Исступленные зрители топали ногами, все здание содрогалось,
но в ушах всех присутствующих звучал только этот вой. Мощный голос Вампира
Лестата поглотил все прочие звуки.
