Хайман медленно обвел глазами противоположный балкон,
заполненный людьми главный зал… Где-то в отдаленной части города бродил один из
старейших, исполненный страха перед царицей и жаждущий увидеть ее лицо. Он
пришел, чтобы умереть, но в последний момент все же узнать, как она выглядит.
Хайман закрыл глаза, чтобы отогнать видение.
И внезапно до его слуха вновь донеслось: «Джессика, моя
Джессика». И вдруг этот проникнутый душевной болью призыв заставил его
вспомнить Маарет! Перед его мысленным взором неожиданно возник окутанный
любовью образ Маарет – такой же древней и белой, как и он сам. Тело пронзила
нестерпимая боль. Он откинулся на спинку кресла и слегка опустил голову, а
потом опять взглянул поверх стальных перил, уродливых переплетений черных
проводов и ржавых круглых светильников: «Где ты?»
Там, вдалеке, у противоположной стены, Хайман увидел наконец
того, кто был источником этих мысленных посланий. Это было самое древнее
существо из всех, кого ему доводилось встречать: гигант нордического типа,
закаленный и хитроумный, в одежде из недубленой коричневой кожи, с развевающимися
соломенными волосами и маленькими, глубоко посаженными под тяжелыми бровями
глазами, придававшими его лицу выражение мрачной задумчивости.
Великан следил за хрупкой женщиной, отважно прокладывавшей
себе путь сквозь заполнившую главный зал толпу. Джесс, смертная дочь Маарет.
Хайман пригляделся к ней повнимательнее, и ему показалось,
что он сходит с ума. Он просто не мог поверить своим глазам! Сходство было
настолько поразительным, что он прослезился: те же, что и у Маарет, длинные
медно-рыжие волосы, вьющиеся и густые, та же высокая, хрупкая, как у птички,
фигура, те же светящиеся умом и интересом ко всему окружающему зеленые глаза.
Не обращая внимания на то, что ее со всех сторон толкают, она с любопытством
оглядывала зал.
Профиль Маарет. Кожа Маарет – при жизни она походила на
внутреннюю поверхность ракушки: такая же бледная и едва ли не светящаяся.
И словно наяву возникло перед глазами видение из прошлого:
кожа Маарет под его собственными темными пальцами. Когда, насилуя ее, он
отворачивал лицо Маарет в сторону, кончики его пальцев случайно коснулись
нежных век. А еще через год ей вырвали глаза, он присутствовал при этом и
вспоминал, какова ее кожа на ощупь. Пока не подобрал сами глаза и…
Он содрогнулся и почувствовал резкую боль в легких. Память
не собиралась ему изменять. Ему никогда не избавиться от этого кошмара, никогда
не стать счастливым клоуном, лишенным воспоминаний.
Дочь Маарет, что ж. Но как такое могло произойти? Через
сколько поколений неустанно передавались эти черты, чтобы вновь с такой силой
проявиться в этой маленькой, хрупкой женщине, которая, судя по всему,
стремилась подобраться вплотную к расположенной в конце зала сцене?
Однако вскоре он пришел к выводу, что ничего невозможного в
этом, естественно, нет. Эту женщину двадцатого века и тот давний день, когда он
надел царский медальон и спустился по ступеням трона, чтобы совершить царское
насилие, разделяют примерно триста поколений. Может быть, даже меньше. Иными
словами, лишь малая толика той толпы, что собралась здесь сегодня.
Гораздо более удивительно, что Маарет знает своих потомков.
А эту женщину она знала. Вампир-великан немедленно это подтвердил.
Хайман проник в разум древнего гиганта. Маарет жива. Маарет
– хранитель своей смертной семьи. Маарет – воплощение безграничной силы и воли.
Маарет не дала своему светловолосому слуге никаких объяснений относительно сна
о близнецах, но послала его сюда с приказом спасти Джессику.
Так, значит, она жива, подумал Хайман. Она жива! Но если это
так, то живы и рыжеволосые сестры!
Хайман еще более внимательно и глубоко изучил мысли этого
создания, но не смог мог уловить ничего, кроме яростного стремления защитить,
спасти Джесс не только от Матери, но и от опасности, которая ее здесь
ожидает, – ведь ей предстоит увидеть нечто такое, чего никто никогда не
сможет объяснить.
И как же он ненавидел Мать, этот высокий блондин, всем своим
обликом похожий на воина и священника одновременно. Он ненавидел Мать за то,
что она нарушила безмятежный покой его печального вневременного существования;
за то, что его исполненная грусти и в то же время великой нежности любовь к
этой женщине, Джессике, обострила тревогу за самого себя. Ему тоже были
известны масштабы бедствия: все вампиры, обитавшие на этом континенте,
уничтожены, остались лишь немногие, и большинство из них собрались сейчас
здесь, под этой крышей, но они даже не подозревают об уготованной им участи.
Известны ему были и сны о близнецах, но смысла их он не
понимал. В конце концов, он никогда не знал о существовании двух рыжеволосых
сестер – его жизнью управляла только одна рыжеволосая красавица. И снова Хайман
увидел смутный образ Маарет: фарфоровая маска лица и смягчившийся усталый
взгляд человеческих глаз: «Не спрашивай меня больше ни о чем, Маэл. Но сделай
то, о чем я прошу».
Тишина. Вампир внезапно почувствовал, что за ним наблюдают.
Слегка тряхнув головой, он осмотрел зал, стараясь определить, кто именно
вторгся в его мысли.
Как это часто бывает, причиной всему стало имя. Великан
понял, что оно кому-то известно, что кто-то его узнал. И действительно, Хайман,
вспомнив о Маэле из книги Лестата, моментально догадался, кто перед ним.
Конечно же это он – жрец друидов, заманивший Мариуса в священную рощу, где Тот,
Кто Пьет Кровь, сделал его себе подобным и отправил в Египет на поиски Матери и
Отца.
Да, это тот самый Маэл. И он крайне недоволен тем, что его
узнали.
Вспыхнувший было в нем гнев потух, а вместе с ним исчезли и
все мысли и эмоции. Прямо-таки головокружительная демонстрация силы, признал
Хайман. Он расслабился. Но светловолосый великан не мог его найти. Он сумел
обнаружить в толпе две дюжины белых лиц, но только не Хаймана.
Тем временем Джессика бесстрашно достигла своей цели. Низко
пригнувшись, она проскользнула между мощными мотоциклистами, считавшими, что
место перед сценой по праву принадлежит только им, и, выпрямившись, ухватилась
за край деревянного помоста.
Сверкнул ее серебряный браслет. Видимо, он сыграл роль
своего рода крошечного кинжала, пронзившего щит, закрывавший разум Маэла,
потому что на одно неуловимое мгновение его любовь и мысли полностью
обнажились.
И этот тоже умрет, если не наберется мудрости, подумал
Хайман. Несомненно, его обучала Маарет и, возможно, даже поделилась с ним своей
могущественной кровью; но сердце и нрав его явно оставались необузданными.
Чуть позже в нескольких футах от Джесс в вихре красок и шума
Хайман заметил еще одно заинтриговавшее его существо – намного моложе Маэла, но
по-своему почти столь же сильное, как и галл.
