Неудивительно, что именно здесь Лестат решил бросить
перчатку. В массе своей эти избалованные дети были хорошими. Они не знали
лишений, способных глубоко ранить или отнять жизненные силы. Они могли бы стать
истинными борцами против настоящего зла. Конечно, когда в конце концов поняли
бы, что символ и то, что он олицетворяет, суть единое целое. Просыпайтесь и
почувствуйте запах крови, детки.
Но хватит ли у них теперь на это времени?
В чем бы на самом деле ни заключался великий план Лестата,
он может умереть в зародыше, ибо у царицы, несомненно, есть собственный план, о
котором Лестату ничего не известно.
Хайман направился в конец зала, к самому последнему ряду
деревянных сидений, где уже побывал до этого. Он уселся поудобнее на том же
самом месте, оттолкнув в сторону две «вампирские» книги, которые до сих пор
лежали на полу, никем не замеченные.
Он уже проглотил оба текста: завещание Луи: «Узрите
пустоту!» И историю Лестата: «Одно, другое, третье… и все бессмысленно». И
благодаря им многое понял. Они полностью подтвердили прежние догадки Хаймана
относительно намерений Лестата. Но о тайне близнецов, конечно же, в книгах
ничего не говорилось.
И что по-прежнему оставалось для него неразрешимой загадкой,
так это истинные намерения царицы.
Она сотнями уничтожала по всему миру тех, кто пьет кровь, но
при этом некоторых оставляла целыми и невредимыми.
Мариус жив до сих пор. Она наказала его тем, что уничтожила
собственное святилище, но не убила, хотя ей не составило бы труда это сделать.
Из своей ледяной тюрьмы он взывал к старейшим из бессмертных, предостерегая их
и моля о помощи. И Хайман чувствовал, как двое, откликнувшиеся на зов, уже идут
к Мариусу, хотя одна из них – дитя самого Мариуса и даже не может его услышать.
Ее имя Пандора, она всегда действовала в одиночку и обладала значительной
силой. Второй, по имени Сантино, был слабее ее, но слышал голос Мариуса и
старался не отставать от Пандоры.
Стоило царице пожелать, и она, без сомнения, могла бы
сразить их одним ударом. Их прекрасно видно, прекрасно слышно, но они
продвигаются все дальше и дальше и никто их не трогает.
Что же руководит выбором царицы? Конечно, даже в этом зале
присутствуют сейчас те, кого она ради какой-то цели предпочла оставить в живых…
Дэниел
Они добрались до двери, и теперь им оставалось только
пробить себе дорогу по узкому и короткому наклонному проходу, чтобы очутиться в
гигантском овале главного зала.
Толпа растеклась во все стороны, словно стеклянные шарики в
детской игре. Вцепившись в пояс Армана, чтобы не потеряться, Дэниел пробирался
вслед за ним к центру построенного в форме подковы зала, на ходу блуждая
взглядом по рядам кресел, которые амфитеатром поднимались до самого потолка.
Помещение было буквально забито смертными: они толпами передвигались по залу,
толклись на бетонных ступеньках, свисали с металлических перил лестниц.
Поначалу он видел все вокруг, словно в тумане, а непрерывный
монотонный гул походил на тихий скрежет гигантской машины. Но чуть позже ему
удалось изменить зрительное восприятие, и тогда он увидел остальных– уловил
неизбежное различие между живыми и мертвыми. Везде, куда ни глянь, прятались
среди смертных ему подобные – заметить их было так же легко, как сияющие в
темноте ночного леса совиные глаза, в которых отражается лунный свет. Ни грим,
ни темные очки, ни бесформенные шляпы не в состоянии спрятать их друг от друга.
И дело здесь не просто в неземном глянцевом сиянии их лиц и рук, а прежде всего
– в неторопливости и гибкой грации движений, словно они скорее дух, чем плоть.
«Ну наконец-то, братья мои и сестры!»
Но он ощущал витающую в воздухе ненависть, причем грязную и
бесчестную. Они одновременно любили Лестата и осуждали его. Их привлекал сам
акт ненависти, наказания. Внезапно он встретился взглядом с мощным созданием
громадных размеров, с грязными черными волосами, и оно, в уродливой усмешке
обнажив клыки, во всех ошеломляющих подробностях открыло ему план действий. На
глазах у восторженной толпы смертных они отсекут Лестату руки и ноги, отрубят
ему голову, а затем сожгут его останки на погребальном костре у моря. Конец
чудовищу и его легенде.
«Ты с нами или против нас?»
– Вы его никогда не убьете, – со смехом ответил
ему вслух Дэниел.
И тут же едва не задохнулся от удивления, заметив спрятанную
под курткой у этого существа острую косу. Чудовище отвернулось от него и словно
испарилось. Дэниел уставился вверх, на дымные огни.
«Теперь я – один из них. Я знаю все их тайны!»
Голова закружилась, и ему показалось, что он сходит с ума.
Рука Армана сжала его плечо. Они наконец добрались до самого
центра зала. С каждой секундой толпа становилась все гуще. Хорошенькие девушки
в длинных черных шелковых платьях протискивались вперед, расталкивая грубых
байкеров в поношенных кожаных куртках. По лицу Дэниела скользили мягкие перья;
в толпе мелькнул красный дьявол с огромными рогами, а в другом конце
взгляд наткнулся на костлявый череп скелета, украшенный золотыми кудряшками и
жемчужными гребнями. В синеватом полумраке то тут, то там раздавались одиночные
вопли. Байкеры взвыли как волки, кто-то оглушительно заорал: «Лестат!» – и
остальные немедленно подхватили этот клич.
Лицо Армана вновь стало отрешенным, что служило у него
признаком высшей степени сосредоточенности, как будто все, что он видел перед
собой, не имело никакого значения.
– Что-то около тридцати, – прошептал он на ухо
Дэниелу, – не больше, причем один или двое из них настолько стары, что
могут уничтожить всех нас в мгновение ока.
– Где? Ну скажи же мне – где?
– Прислушайся, – ответил Арман. – Оглянись
вокруг сам. От них не скрыться.
Хайман
«Дочь Маарет… Джессика… – Это мысленное послание
застало Хаймана врасплох. – Защити дочь Маарет… Любыми путями сумей
выбраться отсюда!»
Он поднялся, изо всех сил напрягая слух и зрение. И вновь
прислушался к голосу Мариуса. Мариуса, пытающегося докричаться до неопытных
ушей Вампира Лестата, который чистит перышки за сценой перед разбитым зеркалом.
Что это значит – дочь Маарет, Джессика, тем более что эти слова, без сомнения,
относятся к смертной женщине?
И вновь неожиданное сообщение сильного, но открытого разума:
«Позаботься о Джесс. Любыми средствами останови Мать…» В действительности сами
эти слова не прозвучали – скорее, это было похоже на проблеск чужой души, на
искрящийся поток мысли.
