Впоследствии Джесс иногда пугалась духов и все же делилась
своей тайной с самыми близкими друзьями. Но в целом она следовала советам
Маарет, и эти способности уже не причиняли ей беспокойства. Такое впечатление,
что они словно вдруг засыпали. Иногда она забывала о них надолго.
Письма от Маарет стали приходить еще чаще. Маарет превратилась
в ее наперсницу, ее лучшую подругу. После поступления в колледж Джесс вынуждена
была признать, что Маарет, с которой она только переписывалась, стала ей более
близкой, чем кто-либо. Но она давно смирилась с мыслью, что, возможно, они
никогда не встретятся.
Но однажды вечером – Джесс училась тогда на третьем курсе
Колумбийского университета – она открыла дверь своей квартиры и обнаружила, что
повсюду горит свет, в камине пылает огонь, а возле железной подставки для дров
стоит высокая, стройная рыжеволосая женщина с кочергой в руках.
Какая красавица! Таково было самое первое и ошеломляющее
впечатление Джесс. Лицо с умело наложенным макияжем можно было бы отнести к
восточному типу, если бы не удивительно яркие зеленые глаза и струящиеся по
плечам густые, вьющиеся рыжие волосы.
– Дорогая моя, – сказала женщина. – Я –
Маарет.
Джесс кинулась в ее объятия. Но Маарет перехватила ее и
нежно удержала на расстоянии, как будто намереваясь получше рассмотреть. Потом,
словно не осмеливаясь выразить свои чувства как-либо иначе, она покрыла Джесс
поцелуями, при этом ее туго затянутые в перчатки руки едва касались предплечий
Джесс. Это были восхитительно трогательные мгновения. Джесс погладила мягкие,
пышные рыжие волосы Маарет. Совсем такие же, как у нее.
– Дитя мое, – прошептала Маарет, – именно
такой я мечтала тебя увидеть. Ты даже не представляешь, как я счастлива!
В тот вечер Маарет казалась истинным воплощением единства
противоположностей. Невероятно сильная и поразительно сердечная. Стройная, с
тончайшей талией и в то же время величественная. В ней ощущалась некая
загадочность, присущая помещенным в витрине модного магазина манекенам,
жутковатая таинственность женщины, превратившейся в скульптуру. Когда они
вместе выходили из квартиры, полы ее длинного коричневого шерстяного плаща
грациозно всколыхнулись. И тем не менее им было чрезвычайно легко и спокойно
друг с другом!
Ах, какой длинной была та проведенная вместе ночь: они
побывали в галереях, в театре, а потом отправились ужинать, хотя Маарет совсем
не хотела есть. Это от волнения, объяснила она. И даже не сняла перчатки. Ей
просто хотелось выслушать Джесс. А Джесс без умолку говорила обо всем на свете
– об университете, о своих археологических исследованиях, о том, что она
мечтает отправиться на раскопки в Месопотамию.
Все это так отличалось от общения в письмах. Они даже
прогулялись по Центральному парку в кромешной тьме, поскольку Маарет сказала,
что бояться им совершенно нечего. И ведь тогда казалось, что в этом нет ничего
особенного. Все было так прекрасно и необыкновенно, как будто они бесстрашно
бродили по тропам зачарованного леса, переговариваясь между собой приглушенными
от волнения голосами. Божественное ощущение полной безопасности! Незадолго до
рассвета Маарет оставила Джесс в квартире, пообещав в самое ближайшее время
пригласить ее в Калифорнию, где в горах Сономы у Маарет был дом.
Однако приглашение последовало лишь через два года. Джесс
только что получила степень бакалавра и в июле собиралась отправиться на
раскопки в Ливан.
«Ты должна приехать на две недели», – написала Маарет.
Вместе с письмом в конверте лежал билет на самолет. В аэропорту ее встретит
«дорогой друг» Маэл.
Странности начались с момента ее приезда, хотя в то время
Джесс об этом не думала.
Взять хотя бы Маэла – высокого, представительного мужчину с
длинными волнистыми светлыми волосами и глубоко посаженными голубыми глазами,
который вез ее из аэропорта на север, в округ Сонома. В его движениях и тембре
голоса, равно как и в его аккуратной манере вести машину было нечто жутковатое.
Одет он был как типичный скотовод: в костюм из сыромятной кожи и даже сапоги из
кожи аллигатора; общему стилю не соответствовали лишь изящные черные лайковые
перчатки и большие очки в золотой оправе с тонированными синими стеклами.
И в то же время он был очень веселым, искренне радовался ее
приезду и сразу же ей понравился. Они не успели еще доехать до Санта-Розы, а
она уже рассказала ему историю всей своей жизни. Такого красивого смеха, как у
него, Джесс никогда не слышала. Но пару раз при взгляде на него Джесс
чувствовала странное головокружение. С чего бы это?
Да и сам дом показался Джесс крайне необычным. Кому могло
прийти в голову сделать все здесь именно так? Начать с того, что он стоял в
самом конце почти непроезжей, немощеной дороги, а его задние комнаты врезались
непосредственно в гору, словно были вырыты какими-то огромными машинами. А
балки, поддерживавшие крышу? Неужели они действительно из калифорнийского
мамонтового дерева? Должно быть, они футов двенадцать в обхвате, не меньше. И
кирпичные стены тоже явно очень древние. Неужели европейцы появились в
Калифорнии так давно, что… Впрочем, какое это сейчас имеет значение? Достаточно
того, что дом просто великолепен. Ее приводили в восторг круглые железные
очаги, звериные шкуры на полу, огромная библиотека и старая обсерватория с
древним латунным телескопом.
Она полюбила и добросердечных слуг, ежедневно приезжавших из
Санта-Розы, чтобы прибрать в доме, постирать, приготовить роскошную еду. Ее не
беспокоило даже вынужденное многочасовое одиночество. Ей нравилось гулять в
лесу. Она ездила в Санта-Розу за книгами и газетами. Она внимательно
рассматривала гобелены. В доме было множество предметов материальной культуры
древних людей; она не могла определить их принадлежность, но с удовольствием
изучала.
Джесс не испытывала никаких неудобств. Установленные на
высокой горе антенны обеспечивали прием телеканалов со всего мира. В подвале
был оборудован кинотеатр: экран, проектор и широчайший выбор фильмов. В теплые
дни она купалась в пруду с южной стороны дома. С наступлением сумерек,
неизбежно приносивших с собой холодный воздух Северной Калифорнии, во всех
очагах ярко пылал огонь.
Конечно, самым большим открытием для нее стала семейная
летопись – бесчисленные тома в кожаных переплетах, заключавшие в себе
многовековую историю Великого Семейства и родословные древа всех его ветвей.
Она буквально затрепетала от волнения, обнаружив сотни фотоальбомов и сундуки,
заполненные живописными портретами – от крошечных овальных миниатюр до
огромных, покрытых толстым слоем пыли холстов.
