Теперь он стал таким же красивым, как прежде, когда он носил
другую одежду. И немедленно привел в восхищение всех прохожих, встречавшихся
ему на лондонских улицах. Так и должно быть. Они смотрели, как он шествовал по
тротуару, а он время от времени улыбался им и кланялся, иногда даже подмигивал.
Убивать тоже стало приятнее. Жертва воспринимала его как видение и, казалось,
понимала, что происходит. Он склонялся над ней – точно так же, как делал это
Вампир Лестат в телевизионных клипах, – и поначалу нежно пил из горла, а
уж затем только разрывал жертву на части.
Конечно, все это было не более чем шуткой. И во всем этом
присутствовало что-то пугающе обыденное, ровным счетом никакого отношения не
имеющее к мрачным тайнам тех, кто пьет кровь, равно как и к смутным обрывкам
время от времени всплывающих в голове воспоминаний. Тем не менее в настоящий
момент его забавляла возможность стать «кем-то» и «чем-то».
Да, настоящий момент… И этот момент прекрасен. А ничего
другого у него никогда и не было. В конце концов он рано или поздно забудет и
эту эпоху. Эти ночи со всеми их чудесными деталями испарятся из его памяти;
и когда-нибудь в будущем, в еще более сложные и требовательные времена, он
снова будет чувствовать себя потерянным и будет помнить лишь свое имя.
Наконец он отправился домой, в Афины.
По ночам он бродил по музеям с огарком свечи в руке,
рассматривая старинные надгробия с резными фигурами, которые трогали его до
слез. Вот как, например, эта сидящая мертвая женщина – мертвых всегда
изображают сидящими, – протягивающая руки к живому ребенку, которого
держит на руках ее муж. Он вспоминал имена, словно их нашептывали летучие мыши.
«Поезжай в Египет, и ты вспомнишь все». Но он не поехал. Слишком рано молить о
безумии и забвении. В Афинах, прогуливаясь неподалеку от Акрополя по древнему
кладбищу, откуда убрали все могильные стелы, он чувствовал себя в безопасности
– несмотря на шум проносящихся мимо машин, земля здесь прекрасна. И она
по-прежнему принадлежит мертвым.
Он приобрел целый гардероб вампирских одеяний. Он даже купил
гроб, но предпочитал в него не ложиться. Ему не нравилось, что гроб не
повторяет форму человеческого тела, что на нем нет лица, нет надписей,
указывающих путь душе усопшего. Так не делается. Гроб казался ему больше
похожим на шкатулку для драгоценностей. Но коль скоро он вампир, то нужно
все-таки иметь гроб, думал он, и это было даже забавно. Его квартира нравилась
смертным. Когда они приходили к нему в гости, он подавал им кроваво-красное
вино в хрустальных бокалах. Он декламировал им «Балладу о старом мореходе» и
пел песни на неизвестных языках, которые им нравились. Иногда он читал им свои
стихи. Они все такие добросердечные, эти смертные! В квартире не было никакой
мебели, поэтому он усаживал гостей на гроб.
Но со временем его начали беспокоить песни американского
рок-певца Вампира Лестата. Они больше не казались ему забавными. Как и старые
глупые фильмы. Но Вампир Лестат тревожил его по-настоящему. Ну кто из пьющих
кровь стал бы мечтать о чистоте и мужестве? В этих песнях было столько
трагизма!
Те, кто пьет кровь… Иногда, в одиночестве просыпаясь на полу
душной, жаркой квартиры, когда за плотно занавешенными окнами исчезал последний
луч дневного света, он чувствовал, как спадает с него тяжелый, наполненный
стонами и криками боли сон. Неужели он вновь брел в ночи по каким-то ужасным
местам вслед за двумя прекрасными рыжеволосыми женщинами, с которыми так
несправедливо обошлись, – за двумя красивейшими сестрами-близнецами? Когда
одной из рыжеволосых женщин отрезали язык, она выхватила его из рук солдат и проглотила.
Они были поражены ее мужеством…
Нет, смотреть на это невозможно!
У него болело лицо, как будто он тоже плакал от горя. Он
начинал медленно приходить в себя. Смотрел на лампу. На желтые цветы. Все в
порядке. Он в Афинах, вокруг множество ничем не примечательных оштукатуренных
зданий, а на холме, неясно вырисовывающиеся в наполненном дымом воздухе,
возвышаются над всем остальным величественные развалины храма. Вечер. Дивная
суета многотысячных толп скромно одетых людей, спешащих после рабочего дня на эскалаторы,
чтобы спуститься в подземные поезда. Площадь Синтагма, заполненная страдающими
от вечерней духоты людьми, лениво попивающими рецину или оузо. И маленькие
киоски, торгующие журналами и газетами со всего света.
Он больше не слушал песни Вампира Лестата. Он перестал
посещать американские дискотеки, где они постоянно звучали. Он обходил стороной
студентов с прицепленными к поясам кассетными плейерами.
Однажды ночью в самом центре района Плака, среди
ослепительных огней и шумных баров, он увидел тех, кто пьет кровь, – они
поспешно пробирались сквозь толпу. Сердце его замерло от ощущения одиночества и
страха. Он не мог ни двигаться, ни говорить. Потом он долго шел за ними по
крутым улицам, провожал их от одной дискотеки до другой, где так же гремела
электронная музыка. И все это время он пристально изучал их, но в тесной
круговерти туристов они не замечали его присутствия.
Двое мужчин и женщина в не слишком вяжущихся с окружающей
обстановкой черных шелковых одеяниях, ноги женщины тесно зажаты в туфли на высоких
каблуках. Пряча глаза за зеркальными стеклами солнечных очков, и в то же время
выставляя напоказ сияющую кожу и блестящие волосы, увешанные драгоценностями и
благоухающие дорогими ароматами, они перешептывались и громко смеялись над
чем-то.
Но и без учета всех этих сугубо внешних деталей они были
совершенно не похожи на него. Прежде всего, тела их были совсем не такими
твердыми и белыми. В них оставалось еще так много плоти, что по сути своей они
по-прежнему были ожившими трупами. Обманчиво розовыми и слабыми. И они остро
нуждались в человеческой крови. Даже сейчас их мучает агония жажды, которую
они, несомненно, испытывают каждую ночь. Потому что кровь должна постоянно
воздействовать на мягкие человеческие ткани. Она не только оживляет их, но
постепенно превращает в материю совершенно иного рода.
Что касается его, то он целиком состоит именно из такой
«материи иного рода». В нем не осталось ни грамма мягкой человеческой плоти.
Да, он испытывал жажду крови, но не для перерождения. Он вдруг осознал, что кровь,
скорее, освежает его, усиливает телепатические возможности, способность к
полету или путешествию вне тела, увеличивает его и без того недюжинную силу.
Наконец-то он понял! Он превратился в практически идеального носителя той
безымянной силы, которая присутствовала в каждом из них.
