Он неизменно заставлял голоса смолкнуть. Он вспомнил старое
пророчество: если не научишься отсекать голоса, они сведут тебя с ума. Но
теперь это не представляло для него труда. Достаточно было встать и открыть
глаза, и они мгновенно стихали. Для того чтобы расслышать хоть что-то,
требовалось приложить усилия. Голоса не смолкали совсем, но сливались в единый
и однообразный, раздражающий слух гул.
Впереди его ждали прекрасные минуты. Заглушить мысли
находящихся рядом смертных было легко. Например, он мог запеть или
сосредоточить внимание на чем-нибудь конкретном. И наступала благословенная
тишина. В Риме повсюду находилось, на что отвлечься. Как он любил римские дома,
выкрашенные в желтовато-коричневые, рыжеватые или темно-зеленые тона. Как он
любил узкие, вымощенные камнем улочки. Он мог мчаться на машине по широкому
бульвару, полному беззаботных смертных, или же бродить по виа Венето в поисках
женщины, в которую можно было ненадолго влюбиться.
А какую любовь он испытывал к умным и образованным людям
этой эпохи! Они так много знали и в то же время оставались людьми. В Индии
убивают руководителя страны, и уже через час его оплакивает весь мир. Разум
самого обычного человека переполнен всякого рода сведениями о катастрофах,
изобретениях и медицинских чудесах. Люди умело сочетают факты и фантазии.
Официантки пишут по ночам романы, чтобы наутро проснуться знаменитыми. Работяги
влюбляются в обнаженных кинозвезд со взятых напрокат видеокассет. Богачи носят
фальшивые украшения, а бедняки покупают крошечные бриллианты. Принцессы
отправляются на Елисейские Поля в аккуратно потертых лохмотьях.
О, ему хотелось быть человеком. Кто он такой, в конце
концов? И кто те, другие, чьи голоса он заглушал? Они не из Первого Поколения –
в этом он уверен. Первое Поколение никогда не имело мысленного контакта. Черт
возьми, а что такое Первое Поколение? Он не мог вспомнить! Его охватило
отчаяние. Нельзя думать об этом. Он записывал в блокнот стихи – современные и весьма
незамысловатые, но при этом знал, что сочиняет их в самом старом стиле, который
только был ему известен.
Он неустанно путешествовал по Европе и Малой Азии, иногда
шел пешком, иногда поднимался в воздух и усилием воли направлял свой полет в
нужное ему место. Он очаровывал всех, кто с ним сталкивался, а днем беззаботно
спал в темных укрытиях. Вообще-то, солнечные лучи уже не могли спалить его. Но
солнце лишало его возможности действовать. Как только небо по утрам светлело,
глаза его закрывались. И снова возникали эти голоса – исполненные муки
душераздирающие крики других пьющих кровь… а потом – ничего. А на закате он
просыпался, готовый ко всему, что предначертано звездами.
Наступил момент, когда он почувствовал уверенность в своих
силах и уже без малейшего страха отправлялся в полет. На окраине Стамбула он
поднялся вверх и, словно воздушный шарик, помчался высоко над крышами. Он
взмывал вверх и кувыркался в воздухе, он смеялся, радуясь ощущению свободы, а
потом приказал себе лететь в Вену и оказался там до восхода солнца. Никто его
не увидел. Он передвигался слишком быстро, чтобы его могли заметить. К тому же
он не проделывал свои маленькие эксперименты у всех на виду.
Обладал он и еще одной интересной особенностью: умел
путешествовать вне тела. Ну, не в прямом смысле путешествовать. На самом деле
он мог словно бы отсылать свое зрение в самые отдаленные уголки и видеть все,
что там происходит. Лежа совершенно неподвижно, он, например, мог подумать о
каком-то далеком месте, которое ему хотелось бы увидеть, и внезапно оказывался
именно там. Конечно, нечто подобное могли проделывать и некоторые смертные –
кто-то во сне, а кто-то и во время бодрствования, – но им для этого
требовалась сильнейшая и целенаправленная концентрация. Проходя мимо их спящих
тел, он зачастую ощущал, что души их в тот момент находятся совсем в другом
месте. Но сами души он никогда не видел. Он не обладал способностью видеть
призраков или каких-либо иных духов.
Но он знал, что они существуют. Их не может не быть.
На память ему пришло старое воспоминание из времен его
молодости: он был тогда еще смертным, и жрецы в храме дали ему какое-то
сильнодействующее снадобье, выпив которое он точно таким же образом покинул
свое тело и взлетел прямо в небесный свод. Жрецы призывали его обратно, но он не
хотел возвращаться. Он оказался среди мертвых, которых любил. Но он знал, что
должен вернуться. Именно этого от него ожидали.
Тогда он был вполне обыкновенным человеком. Никаких
сомнений. Он помнил ощущение пота на своей груди, когда он лежал в пыльной комнате
и они принесли ему зелье. Ему было страшно. Но в те времена всем приходилось
через это пройти.
Наверное, лучше все-таки быть тем, кто он есть сейчас, и
иметь возможность летать, не разделяя тело и душу.
Но то, что он не знал, не помнил, не понимал, как он мог
делать подобные вещи или почему он живет за счет человеческой крови, причиняло
ему острую боль.
В Париже он ходил на «вампирские» фильмы – было любопытно
посмотреть, что в них похоже на правду, а что вранье. Все было ему знакомо,
хотя и глупостей хватало. Вампир Лестат позаимствовал свой наряд именно из этих
старых черно-белых фильмов. В большинстве своем «создания ночи» одевались
совершенно одинаково: черный плащ, накрахмаленная белая рубашка, элегантный
черный фрак и черные брюки.
Чепуха, конечно, но смотреть на это было приятно. В конце
концов, все они принадлежали к племени пьющих кровь – они разговаривали как
вполне благовоспитанные существа, любили поэзию и при этом все время убивали
смертных.
Он покупал комиксы о вампирах и вырезал из них картинки с
изображением красивых и благородных джентльменов, пьющих кровь, похожих на
Вампира Лестата. Может быть, и ему стоит примерить такой костюм – еще раз
доставить себе удовольствие. Это даст ему возможность почувствовать себя частью
чего-то, даже если это что-то в действительности и не существует.
Однажды ночью в одном из лондонских магазинов, где давно уже
погасли огни, он нашел для себя костюм вампира: пиджак и брюки, сияющие черные
ботинки из лакированной кожи, жесткую, как новый папирус, рубашку и белый
шелковый галстук. И конечно же, великолепный черный бархатный плащ на белой
атласной подкладке, который доходил до самого пола.
Он грациозно вертелся перед зеркалом. Как бы позавидовал ему
сейчас Вампир Лестат; и подумать только, ведь он, Хайман, не какой-нибудь
смертный притворщик – он настоящий. Он впервые расчесал свои густые черные
волосы. Отыскав духи и благовония в стеклянных флаконах, он щедро помазался ими
– его ожидала грандиозная ночь. Затем нашел золотые перстни и запонки.
