Сан-Франциско. Он знал, что находится именно там, даже не
успев открыть глаза. И этот кошмарный сон – он был рад от него избавиться –
удушье, чернота, несущее его куда-то бурное и страшное морское течение! Но сон
постепенно рассеивался. Сон, лишенный образов, – только шум воды, ощущение
воды! Сон о невыразимом страхе. В нем он виделся себе женщиной, беспомощной,
без языка, утратившей способность кричать.
Пусть он уйдет.
Ощущение ледяного воздуха на лице было каким-то необычным –
он почти ощущал его белоснежно-свежий вкус. Конечно же, это Сан-Франциско.
Холод сковал его тело, но внутри разливалась приятная теплота.
Бессмертный. Навсегда.
Он открыл глаза. Это Арман принес его сюда. Сквозь вязкую
темноту сна до него доносились слова Армана, его приказание оставаться здесь.
Арман говорил, что здесь он будет в безопасности.
Здесь.
Французские окна во всю ширину дальней стены были распахнуты
настежь. А сама комната была именно такой, какие так любил Арман и какие с
необычайной легкостью умел находить только он: пышно отделанная, хаотически загроможденная
множеством вещей.
Достаточно взглянуть на развеваемые ветром кружевные
занавеси на окнах. А как прекрасны сверкающие, завивающиеся белые перья
обюсонского ковра! Он с трудом поднялся на ноги и вышел в открытую дверь.
За переплетающимися ветвями пышных крон монтеррейских
кипарисов с жесткими листьями влажно сияло небо. А внизу на бархатно-черном
фоне светится арка «Золотых Ворот». Над высокими башнями моста клубится туман,
похожий на густой белый дым. Он налетает на пилоны и канаты, как будто норовит
поглотить их навсегда, и вдруг исчезает бесследно, словно сжигаемый сверкающим
потоком несущихся по мосту машин.
Поистине восхитительное зрелище дополняют виднеющиеся вдали
очертания низких холмов с наброшенной на них мантией из теплых огней.
Бессмертный… навсегда.
Он провел рукой по волосам и почувствовал мягкое
покалывание. Даже после того, как он убрал руку, слабое ощущение прикосновения
пальцев осталось. Ветер нежно пощипывал кожу. Словно вдруг вспомнив что-то, он
нащупал клыки. Какие они потрясающе длинные и острые.
Почувствовав чье-то легкое прикосновение, он резко обернулся
и чуть не упал. Как все невообразимо изменилось! Он восстановил равновесие, но
при виде Армана ему вдруг захотелось плакать. Несмотря на окружавшую его
глубокую тень, темно-карие глаза Армана были наполнены трепещущим светом. А в
выражении лица было столько любви! Осторожно протянув руку, он дотронулся до
ресниц Армана. Еще ему очень хотелось погладить тонкие линии его губ. Поцелуй
Армана привел его в трепет. Ни с чем не сравнимое ощущение прикосновения его
прохладного шелковистого рта… поцелуй самого разума, электрическая чистота
мысли!
– Войди в дом, ученик, – сказал Арман. – У
нас осталось меньше часа.
– А остальные?..
Арман уезжал, чтобы выяснить нечто очень важное. Что именно?
Происходят ужасные вещи, горят дома общин. Но ничто в этот момент не казалось
более важным, чем ощущение внутреннего тепла и покалывания при каждом движении.
– С ними все в порядке, они продолжают строить
планы, – ответил Арман. Он произнес эти слова вслух? Должно быть. Но голос
был таким чистым! – Они напуганы повсеместным разрушением, но
Сан-Франциско это не коснулось. Некоторые говорят, что это устроил Лестат,
чтобы привлечь всех к себе. Другие – что это дело рук Мариуса или даже
близнецов. Или же Тех, Кого Следует Оберегать, которые наносят невероятно
сильные удары, не покидая святилища.
Близнецы! Он почувствовал, как вокруг него снова смыкается
темнота сна: тело женщины, лишенной языка… его вновь охватывает ужас. Но ведь
теперь ему нечего бояться – ни снов, ни заговоров. Он – дитя Армана.
– Но все это может подождать, – ласково сказал
Арман. – Ты должен пойти со мной и сделать все, как я скажу. Необходимо
завершить начатое.
– Завершить? – Но ведь все уже закончилось. Он
родился заново.
Арман увел его в дом, где не было ветра. В темноте ярко
блестит латунная кровать, позолоченные драконы на фарфоровой вазе словно вдруг
ожили. Сияющие клавиши огромного рояля напоминают ухмыляющийся рот. Как приятно
дотронуться до них, пощупать слоновую кость, бархатные кисти, свисающие с
абажура…
Музыка, откуда доносится музыка? Тихие, печальные звуки
одинокой джазовой трубы. Приглушенная меланхоличная мелодия, звуки которой
плавно перетекали один в другой, заставила его остановиться. Ему не хотелось
двигаться. Хотелось сказать, что он понимает, что происходит, но он продолжал
впитывать каждый отдельный звук.
Он стал благодарить за музыку, но его голос тоже почему-то
звучал очень странно – он стал более резким и звонким. Странным было даже
ощущение собственного языка во рту… А там, снаружи… Он показал пальцем за окно,
где проносящийся мимо террасы туман поглощал ночь…
Арман был терпелив с ним. Арман все понимал. Арман медленно
провел его через затемненную комнату.
– Я люблю тебя, – сказал Дэниел.
– Ты уверен? – ответил Арман.
Он засмеялся.
Они вышли в длинный коридор с высокими потолками. В
полумраке виднелись уходящие вниз ступени и отполированная балюстрада. Арман
подтолкнул его вперед. Ему хотелось получше рассмотреть ковер под ногами –
длинную цепь увитых лилиями медальонов, но Арман ввел его в ярко освещенную
комнату.
От ослепительно яркого света, скользившего по низким кожаным
диванам и креслам, у него перехватило дыхание. А какая на стене картина!
Как живо изображены на ней фигуры – бесформенные существа,
созданные широкими густыми мазками ярко-желтой и красной краски. Все, что
казалось живым, таковым и было – возможность вполне реальная. Нарисованные
безрукие существа, купающиеся в ослепительных красках, обречены на вечную жизнь
в этом облике. Способны ли они видеть нас своими крошечными, широко
расставленными глазами? Или они видят лишь рай и ад своего собственного
сияющего королевства?
Одна только мысль об этом способна была довести до слез, как
могли заставить его разрыдаться тяжелые стоны трубы, – но он тем не менее
не заплакал. До него вдруг донесся сильный соблазнительный аромат. Господи, что
это? Казалось, тело его стало вдруг необычайно твердым. Неожиданно перед ним
возникла юная девушка.
