Но те, кто еще помнил старые обычаи, не согласились с этим
вердиктом. Им подоплека происходящего была ясна. Разве боги не выкопали
разлагающееся тело отца Хаймана, чтобы показать, что пожиратели плоти всегда
поступали согласно воле Небес? Нет, зло несут царь и царица, наполнившие страну
мумиями и суевериями, – это они должны умереть.
В результате царство оказалось на грани гражданской войны.
Наконец царь сам пришел к Хайману, который сидел дома и
плакал, набросив на себя какую-то ткань, словно саван. В то время как Хайман
опять подвергся укусам, которые оставили капли крови на его покрывале, царь
обратился к демону.
«Вспомни о том, что поведали нам ведьмы, – сказал царь
Хайману. – Это всего лишь духи, а не демоны. С ними можно спорить. Лишь бы
я смог убедить их выслушать меня, как тех ведьм, и заставить их отвечать».
Но этот разговор, казалось, только разозлил демона. Он
переломал уцелевшие остатки мебели. Он сорвал дверь с петель; он вырвал из
земли деревья и разбросал их по саду. В тот момент он словно совершенно забыл о
Хаймане, потому что ворвался в дворцовые сады, разрушая все на своем пути.
Царь последовал за ним, умоляя признать его и побеседовать с
ним, поделиться с ним тайнами. Он стоял в самом центре созданного демоном
вихря, бесстрашный и восхитительный.
Наконец появилась царица. Громким пронзительным голосом она
тоже обратилась к демону:
«Ты наказываешь нас за беды рыжеволосых сестер! Но почему ты
не хочешь служить нам, а не им?»
Демон мгновенно вцепился в ее одежду и напал на нее, как
прежде нападал на Хаймана. Она пыталась прикрыть лицо и руки, но
безрезультатно. Тогда царь подхватил ее, и вместе они помчались назад, к дому
Хаймана.
«Уходи, – сказал Хайману царь. – Оставь нас
наедине с ним, ибо я буду учиться у него, я выясню, что он хочет».
И, подозвав к себе жрецов, царь сквозь вой ветра повторил
наши слова о том, что этот дух ненавидит человечество, обладающее как плотью,
так и душой. Но он заманит его в ловушку, переделает и подчинит свой власти.
Ибо он – Энкил, царь Кемета, и это в его силах.
И вошли царь с царицей в дом Хаймана, и демон последовал за
ними, разрывая дом на части; но они остались внутри. Хайман, освободившись от
своего преследователя, в изнеможении лежал на полу во дворце, опасаясь за своих
повелителей, но не представляя себе, что можно сделать.
Весь двор был на грани бунта; мужчины дрались; женщины
плакали, и некоторые даже покинули дворец, страшась того, что может произойти.
Две ночи и два дня напролет оставался царь с демоном;
оставалась с ними и царица. И тогда рядом с домом собрались представители
древних семейств, обычаем которых было поедать плоть. Царь и царица
заблуждаются, пора позаботиться о будущем Кемета. С наступлением ночи, держа кинжалы
наготове, они проникли в дом, дабы претворить в жизнь свое роковое намерение:
они убьют царя и царицу, а если народ поднимает шум, то они скажут, что это
деяние демона. И кто осмелится утверждать обратное? Разве демон не остановится
после смерти царя и царицы, покаравших рыжеволосых ведьм?
Первой их заметила царица; когда она с тревожным криком
поспешила навстречу заговорщикам, они вонзили кинжалы ей в грудь, и она
замертво упала на пол. Царь бросился ей на помощь, но был сражен столь же
безжалостно. Но демон не прекратил своих домогательств, и заговорщики в ужасе
выбежали из дома.
Тем временем Хайман, всеми забытый, сидел в дальнем углу
сада, ибо его охранники помчались в дом вслед за пожирателями плоти. Он ожидал
смерти вместе с другими слугами царской семьи. Потом раздался жуткий вопль
царицы – звук, подобного которому Хайману никогда не доводилось слышать. И
когда этот звук достиг ушей пожирателей плоти, все они покинули место событий.
Только Хайман, верный управляющий царя и царицы, схватил
факел и поспешил на помощь своим господам.
Никто не пытался его остановить – все в страхе попрятались.
Хайман один вошел в дом.
Если бы не факел, в доме царила бы кромешная тьма. И вот что
увидел Хайман.
Царица лежала на полу, извиваясь в агонии, из ран лилась кровь,
ее обволокло огромное красноватое облако: она словно попала в водоворот или же
ветер поднимал в воздух мельчайшие капли крови. В центре этого вихря – или
кровяного дождя, – закатив глаза, крутилась царица. Царь тоже лежал на
полу.
Инстинкт подсказывал Хайману, что нужно немедленно уходить.
Убраться подальше отсюда, куда глаза глядят. В тот момент он был готов навсегда
покинуть свою родную землю. Но перед ним лежала его царица – рот ее был искажен
криком, спина выгнута, ногти скребли пол!
И тут заволакивающее ее кровавое облако, то разбухавшее, то
сжимавшееся, уплотнилось и внезапно исчезло, словно просочилось в ее раны. Тело
царицы замерло, потом она медленно села, уставившись прямо перед собой, издала
громкий гортанный крик и затихла.
Она перевела взгляд на Хаймана, и в наступившей тишине
раздавалось только потрескивание факела. Вдруг царица начала лихорадочно
хватать ртом воздух, ее глаза расширились – казалось, она умирает… Но она не
умерла. Прикрыв руками глаза от яркого света факела, словно ей было больно
смотреть на него, она повернулась и увидела рядом с собой тело мужа.
В отчаянии она закричала – нет, такого не может быть! И в
тот же момент Хайман заметил, что все ее раны затягиваются; глубокие порезы
превращаются в едва различимые поверхностные шрамы.
«Ваше величество!» – воскликнул он, направляясь к ней. Она
скорчилась на полу, плакала и разглядывала свои руки, которые только что были
изранены кинжалами, и затянувшиеся раны на груди. Она жалобно хныкала при виде
исцелившихся ран. Внезапно она впилась своими длинными ногтями в собственную
кожу, хлынула кровь, но ранка мгновенно исчезла!
«Хайман, мой Хайман! – вскричала она, прикрывая глаза
от слепящего пламени факела. – Что со мной стряслось?! – Она кричала
все громче и громче, а потом в отчаянии с плачем упала на тело царя: – Энкил,
помоги мне! Энкил, не умирай!»
Потом она кричала что-то еще – то, что обычно кричат
попавшие в беду люди. Но вдруг, когда она посмотрела на царя, в ней произошла
некая отвратительная перемена: она набросилась на него, как голодный зверь, и
длинным языком принялась слизывать кровь с его горла и груди.
Хайман никогда не видел такого зрелища. Она была подобна
львице в пустыне, слизывающей кровь с только что убитой жертвы. Согнув спину и
подтянув колени к груди, она подтащила к себе тело беспомощного царя и
прокусила артерию на его шее.
Хайман уронил факел. На полпути к открытой двери он
попятился. Но когда он уже готов был бежать что есть сил, раздался тихий голос
обращавшегося к ней царя:
«Акаша. Моя царица».
