Казалось, он меня услышал и все понял. И тогда из глубин его
души вырвалась дикарская ненависть к женщинам, насыщенная такими картинами
насилия и возмездия, которые вызвали у меня улыбку, но я тоже понял. Прекрасно
понял. Как просто презирать их, гневаться на то, что они – женщины! –
посмели сопротивляться, стать врагами в многовековой битве! В его воображении
возмездием был мрак, невыразимый мрак.
Акаша сжала мою руку. Вернулось ощущение благодати;
я был как в бреду, пытался противостоять этому, но тщетно. Желание тем не
менее оставалось. Оно скопилось у меня во рту. Я чувствовал его вкус.
Пора отдаться ему, подчиниться потребностям организма… И да
начнется жертвоприношение!
Женщины все как одна опустились на колени, а мужчины вдруг
словно замерли, их глаза остекленели, губы дрожали.
Я не сводил глаз с мускулистых плечей первой жертвы, того,
что вздумал бунтовать. Как всегда, я представил себе ощущение его плохо
выбритого горла, зубы, впивающиеся в кожу – не в ледяную кожу богини, но в
горячую, соленую человеческую плоть.
«Да, любимый! Возьми его. Ты заслужил подобную жертву.
Теперь ты – бог. Возьми его! Ты знаешь, сколько еще таких жертв ждут тебя
впереди?»
Очевидно, женщины поняли, что следует делать. Едва я сделал
шаг вперед, они подняли его с пола. Но, когда я протянул к нему руки, он вновь
попытался вырваться – последний спазм отчаяния…
Не умея еще рассчитывать свои силы, я слишком сильно сжал
его череп и услышал, как треснула кость. Я вонзил в него зубы, но смерть
наступила почти мгновенно – так сильно хлынула кровь. Я сгорал от голода – этой
порции, закончившейся в мгновение ока, мне было недостаточно. Совершенно
недостаточно!
Я сразу же перешел к следующей жертве, пытаясь не
торопиться, чтобы погрузиться в темноту, как это мне часто удавалось, и
остаться наедине с его душой, чтобы в тот момент, когда брызнет кровь, когда
рот мой наполнится ею до отказа, душа поведала мне свои тайны.
«Да, брат. Прости меня, брат».
Потом меня качнуло вперед, я споткнулся, наступил на труп и
раздавил его.
– Давайте последнего.
Никакого сопротивления. Он смотрел на меня абсолютно
спокойно, как будто на него снизошло озарение, как будто он нашел идеальный
выход в какой-то теории или вере. Я притянул его к себе – мягче, Лестат! –
и это был именно тот источник, в котором я нуждался: медленная, исполненная
мощи смерть, сердце, бьющееся так, словно оно не остановится никогда, вздох,
сорвавшийся с его губ, мои мутные глаза. Наконец я отпустил его, и вместе с ним
ушли в небытие картины внезапно прервавшейся, краткой, не оставившей следа
жизни, смысл которой заключался в этой одной-единственной секунде.
Я уронил его на пол. Теперь он уже ничего не значил.
Остался только свет, а еще – восторг женщин, которые
посредством свершившегося чуда наконец-то были отомщены.
В комнате повисла тишина – ни единого шороха, лишь далекий
шум прибоя…
И голос Акаши:
«Мужчины искупили свои грехи. Тех, кому оставили жизнь,
следует содержать с заботой и любовью. Но никогда не давайте им свободу –
помните, что они всегда подавляли вас».
За этим последовало такое же беззвучное, мысленное поучение.
Жадная похоть, свидетелями которой они только что стали –
смерть от моих рук, – это вечное напоминание о ярости, живущей в каждом
мужчине, и этой ярости нельзя давать волю. Мужчин принесли в жертву воплощению
их собственной жестокости.
Таким образом, продолжала она, эти женщины стали свидетелями
нового великого ритуала, нового священного жертвоприношения. Они увидят его
снова и должны помнить о нем всегда.
От ее парадоксов у меня голова шла кругом. И кроме того, мои
собственные недавние проекты доставляли мне невыразимую муку. Я хотел сыграть
роль зла в театре жизни и тем самым сделать что-то хорошее.
А теперь я получил возможность сыграть свою роль до конца, я
превратился в истинное воплощение зла и в сознании нескольких простых душ стал,
как она и обещала, мифом. И кто-то тихо нашептывал мне о необходимости быть
осторожнее со своими желаниями, дабы впоследствии не пожалеть о них.
Да, вот он – корень зла: сбылось все, о чем я мечтал. Желая
разбудить ее, я поцеловал ее в храме, я мечтал о ее силе… И вот теперь мы с ней
стояли рядом, и нам пели гимны. Осанна!
Двери распахнулись настежь.
Мы оставляли их, окруженные завесой великолепия и
волшебства. Мы поднялись в воздух, миновали выход и вознеслись над крышей
старого особняка, устремившись к сверкающей воде и к раскинувшимся в небе
холодным звездам.
Я больше не страшился упасть – такие мелочи уже не вызывали
у меня опасений. Потому что всей своей душой – ничтожной, как и всегда, –
я познал такие страхи, какие мне прежде и не снились.
6. История близнецов: часть II
Ей снилось убийство. Она находилась в огромном темном
городе, похожем на Лондон или Рим, и спешила достичь своей цели – убийства,
торопилась захватить первую сладостную жертву. И непосредственно перед тем, как
открыть глаза, она совершила скачок от того, во что верила всю жизнь, к этому
простому аморальному поступку – убийству. Она действовала точно так же, как змея,
которая поднимает в своей кожаной пасти-щели маленькую плачущую мышку и
медленно сдавливает ее, не слыша этих тихих душераздирающих звуков.
Проснулась она в темноте, и весь дом словно ожил. Старейшие
позвали ее: «Приди». Где-то вещал телевизор: оказывается, на какой-то
средиземноморский остров явилась святая Дева Мария.
Голода не было – слишком сильна кровь Маарет. Но мысль об
убийстве разрасталась, манила, словно сгорбленная старуха в темном переулке…
Поднявшись из узкого ящика, в котором лежала, она на цыпочках
пошла сквозь черноту, пока не нащупала металлическую дверь. Она вышла в холл и
увидела зигзагообразно уходящую вверх бесконечную металлическую лестницу,
похожую на скелет; сквозь стекло проглядывало дымное небо. На лестнице, у двери
в главный дом, стоял Маэл и смотрел на нее сверху вниз.
У нее закружилась голова: «Я – одна из вас, мы вместе». Она
положила руку на металлические перила, и внезапно ее охватила мимолетная скорбь
по всему, чем она была до того, как эта яростная красота схватила ее за волосы.
Маэл сошел вниз, словно увидел, что она мысленно уносится
куда-то очень далеко, и хотел вернуть ее к реальности.
Они, конечно же, понимали, как теперь дышит для нее земля,
как поет лес, как в темноте крадутся корни, проникая сквозь земляные стены
внутрь.
