Царь поспешил возразить ей. Он сказал, что своими глазами,
как и Хайман, видел способности духов. Что сделают духи, если с нами так
поступить? Может быть, лучше отпустить нас?
Но во взгляде царицы появилось что-то неприятное и жестокое.
Слова царя не оказали на нее никакого действия – у нас все равно отнимут жизнь.
Что мы могли сделать? Такое впечатление, что она злилась на нас, потому что мы
не сформулировали свои истины таким образом, чтобы она могла воспользоваться
ими или хотя бы получить удовольствие. Ах, как же мучительно было иметь с ней
дело! Но мыслила она совершенно заурядно. Впрочем, очень и очень многие думают
и чувствуют так же, как и она, и, судя по всему, с тех пор мало что изменилось.
Наконец Мекаре воспользовалась моментом и совершила то, чего
я сделать не посмела. Она вызвала духов – назвала каждого по имени, но так
быстро, что царица никак не смогла бы запомнить нужные слова. Она кричала,
чтобы они явились к ней и исполнили ее приказ; она велела им показать свое
недовольство тем, что происходит со смертными, с теми, кого они, по их словам,
любят, – с Маарет и Мекаре.
Это был риск. Но если бы ничего не случилось, если бы они
оставили нас, как я опасалась, – что ж, тогда она могла вызвать Амеля,
который затаился неподалеку и выжидал. И в любом случае это был наш
единственный шанс.
Через секунду поднялся ветер. Он завыл во дворе и просвистел
по дворцовым коридорам. Он срывал занавеси, хлопал дверьми, разбивал хрупкие
сосуды. Почувствовав, что ветер кружит вокруг нее, царица пришла в ужас. Потом
по воздуху начали летать небольшие предметы. Духи собрали украшения с
туалетного столика царицы и начали швырять их в нее. Царь встал рядом, стараясь
защитить ее, а Хайман застыл от страха.
Дело в том, что это был предел возможностей духов; долго они
так продолжать не могли. Но еще до конца демонстрации Хайман стал умолять царя
и царицу отменить смертный приговор. И они тут же согласились.
Мекаре, чувствуя, что силы духов на исходе, торжественно
приказала им остановиться. Наступила тишина. Повсюду сновали перепуганные рабы,
наводя порядок.
Царица была все себя. Царь пытался объяснить ей, что видел
это зрелище и раньше и ничто не причинило ему вреда. Но что-то больно затронуло
самые потаенные глубины сердца царицы. Она никогда еще не видела ни малейшего
доказательства существования сверхъестественных сил и теперь была сражена
наповал. В темной, лишенной веры душе мелькнул проблеск света, истинного света.
Ее тайный скептицизм был настолько застарелым и укоренившимся, что это
маленькое чудо стало для нее открытием чрезвычайной важности; она как будто
взглянула в лицо своим богам.
Заявив, что будет говорить с нами наедине, она отослала
прочь царя и Хаймана. И со слезами на глазах принялась умолять нас поговорить с
духами вслух.
Это был момент чрезвычайной важности, ибо теперь я
почувствовала то же самое, что и несколько месяцев назад, когда прикоснулась к
глиняной табличке, – смесь добра и зла, еще более опасную, чем само зло.
Конечно, мы не могли заставить духов говорить так, чтобы она
это поняла, объяснили мы. Но, вероятно, у нее есть вопросы, на которые мы могли
бы получить ответ. Она сразу же начала спрашивать.
Это были те же самые вопросы, которые традиционно задают
ведьмам, колдунам и святым: «Где ожерелье, которое я потеряла в детстве? Что
хотела сказать моя мать в ночь своей смерти, когда уже не могла говорить?
Почему моя сестра не выносит моего общества? Дорастет ли мой сын до зрелости?
Будет ли он храбр и силен?»
Стараясь отстоять свои жизни, мы терпеливо задавали эти
вопросы духам, привлекая их внимание увещеваниями и лестью. И их ответы
буквально изумили Акашу. Духи знали имя ее сестры; знали имя ее сына. Обдумывая
эти несложные трюки, она, казалось, вот-вот сойдет с ума.
Затем появился злой дух Амель и, очевидно завидуя
происходящему, швырнул к ногам Акаши потерянное ожерелье, о котором она
говорила, ожерелье, пропавшее в Уруке. Это был последний удар. Акашу словно
молния поразила.
Сжимая в руках ожерелье, она разрыдалась. И взмолилась,
чтобы мы задали духам действительно важные вопросы, ответы на которые она
непременно должна знать.
Да, богов придумал ее народ, сказали духи. Нет, имена,
упоминаемые в молитвах не имеют значения. Духам нравится сама музыка и ритм
языка – форма слов, так сказать. Да, есть плохие духи, им нравится обижать
людей – а что в этом такого? И есть хорошие духи, они людей любят. Будут ли они
говорить с Акашей, если нам дадут покинуть царство? Никогда. Они уже говорят, а
она их не слышит. Так чего же еще она от них ожидает? Но в ее царстве тоже есть
ведьмы, которые могут их слышать, и, если она пожелает, они скажут этим
ведьмам, чтобы те немедленно явились ко двору.
Но по мере продолжения разговора настроение Акаши резко
изменилось к худшему.
От ликования она перешла к подозрениям и в конце концов
почувствовала себя несчастной. Ведь духи говорили ей то же самое, что и мы.
«Что вам известно о жизни после смерти?» – спросила она.
И когда духи объяснили, что души мертвых либо парят над
землей, смятенные и страдающие, либо поднимаются и навсегда исчезают, ее
постигло горькое разочарование. Взгляд ее потускнел, и она потеряла всякий
интерес к происходящему. Когда она спросила, делается ли какое-то различие
между теми, кто прожил дурную жизнь, и теми, кто вел жизнь добродетельную, духи
ничего не смогли ответить. Они ее просто не поняли.
Но допрос продолжался. Мы чувствовали, что духи устают от
него и уже играют с ней, давая все более и более идиотские ответы.
«Какова воля богов?» – спрашивала она.
«Чтобы вы не прекращали петь, – отвечали духи. –
Нам это нравится».
Неожиданно злой дух Амель, гордый своим трюком с ожерельем,
швырнул перед Акашей еще одну длинную связку драгоценных камней. Но на этот раз
она пришла в ужас.
Мы сразу же поняли, в чем заключалась ошибка. Это было
ожерелье ее матери, оно покоилось вместе с телом матери в гробнице под Уруком,
и, конечно же, Амель, будучи всего лишь духом, не мог догадаться, какое
странное, отвратительное впечатление произведет появление этой вещи. Он даже
сейчас ничего не понял. Когда Акаша говорила о первом ожерелье, он видел в ее
мыслях и это. Почему же оно ей не нужно? Ей что, не нравятся ожерелья?
Мекаре сказала Амелю, что это не доставило ей удовольствия.
Это было плохое чудо. Не будет ли он добр подождать ее указаний – ведь она
понимает эту царицу, а он – нет.
