Оставшись наедине, мы с сестрой разговаривали либо мысленно,
либо на нашем языке, языке близнецов, состоящем из жестов и аббревиатур,
который понимали только мы. Мы вспоминали, что духи говорили нашей матери; мы
припомнили, что, получив письмо от царя Кемета, она занемогла и так и не
оправилась. Но страшно нам не было.
Мы были слишком охвачены скорбью, чтобы бояться. Мы словно
уже умерли. Мы видели, как лилась кровь нашего народа, как осквернили тело
нашей матери. Что могло быть хуже? Мы оставались вместе; возможно, хуже была бы
только разлука.
Но в ходе долгого путешествия в Египет у нас появилось
небольшое утешение, которого мы не забыли. Хайман, царский управляющий, смотрел
на нас с состраданием и втайне делал все возможное, чтобы уменьшить нашу боль.
Маарет опять замолчала и взглянула на Хаймана, который
сидел, сложив руки на столе и опустив глаза. Казалось, он погрузился в
воспоминания. Он принял эту похвалу, но она явно его не успокоила. Потом он
ответил на взгляд Маарет. У него, видимо, появилось много вопросов, но он их не
задавал. Он обвел глазами остальных, отвечая и на их взгляды – на пристальные
взгляды Армана и Габриэль, но ничего не сказал.
Маарет продолжала:
– При каждой возможности Хайман ослаблял наши путы; он
позволял нам гулять по вечерам; он приносил нам мясо и питье. Он был так добр,
что не говорил с нами, не требовал благодарности. Он делал все это от чистого
сердца. Он просто не любил смотреть, как страдают люди.
Кажется, мы добрались до Кемета через десять дней. Может
быть, прошло больше времени, а может, и меньше. В какой-то момент духам надоело
устраивать свои выходки; а мы, удрученные, лишенные мужества, к ним не
взывали. К концу пути мы погрузились в молчание и только изредка смотрели друг
другу в глаза.
Наконец мы прибыли в страну, равной которой никогда еще не
видели. Вместо иссохшей пустыни мы оказались на богатой черной земле долины
реки Нил – от этой черной почвы и происходит слово Кемет; потом на плоту мы
вместе с армией пересекли могучую реку и очутились в бурлящем городе,
состоявшем из кирпичных домов с травяными крышами, огромных храмов и дворцов,
построенных из тех же простых материалов, но очень красивых.
Это было задолго до каменной архитектуры, прославившей
египтян, – задолго до пирамид фараонов, которые сохранились до наших дней.
Но уже в то время присутствовала любовь к вычурности и
украшениям, стремление к монументальности. Необожженный кирпич, камыш, рогожа –
из этих простых материалов воздвигались высокие стены, которые впоследствии белили
и разрисовывали красивыми узорами.
Перед дворцом, куда нас привели в качестве царских пленниц,
возвышались колонны из высоченной африканской травы, высушенной, связанной и
скрепленной речным илом; в закрытом дворике был выкопан пруд, наполненный
бутонами лотосов и окруженный цветущими деревьями.
Никогда не доводилось нам видеть более богатых людей, чем
эти египтяне, людей, украшенных таким количеством драгоценностей, людей с
красиво заплетенными в косы волосами и обведенными краской глазами. Их подведенные
глаза действовали нам на нервы. Они создавали иллюзию глубины там, где,
вероятно, глубины не было; мы инстинктивно шарахались от этой неестественности.
Все, что представало нашим глазам, лишь усугубляло наше
горе. Как же мы ненавидели все, что нас окружало! И мы чувствовали, хотя и не
понимали их странного языка, что эти люди тоже ненавидят нас и боятся.
Казалось, их смущают наши рыжие волосы; а то, что мы – близнецы, вызывает
еще большие опасения.
Ибо у них существовал обычай убивать детей-близнецов; а рыжеволосых
неизменно приносили в жертву богам. Считалось, что это приносит удачу.
Об этом мы узнали из часто посещавших нас проблесков
озарения; находясь в заключении, мы мрачно ожидали уготованной нам участи.
Хайман по-прежнему был нашим единственным утешением в эти
первые часы. Хайман, главный царский управляющий, следил, чтобы нам было
удобно. Он принес нам свежее белье, фрукты и пиво. Он принес даже гребни для
волос и чистые платья. И тогда впервые он заговорил с нами; он сказал, что
царица ласкова и добра и нам нечего бояться.
Мы не сомневались, что он говорит правду; но что-то нас
настораживало. Наши испытания только начинались.
Мы также боялись, что духи отвергли нас; может быть, они не
хотят появляться в этой стране даже ради нас. Но мы не звали духов; потому что
боялись, что не получим ответа, – нет, этого мы бы не пережили.
Наступил вечер, и царица прислала за нами; нас привели ко
двору.
Вид Акаши и Энкила на троне, как бы мы их ни презирали,
произвел на нас впечатление. Царица тогда была точно такой же, как
сейчас, – женщина с прямыми плечами и крепкими руками, с лицом слишком
точеным, чтобы в нем светился ум, создание пленительной красоты с тихим высоким
голосом. Что касается царя, то мы впервые увидели в нем не солдата, а суверена.
Ему заплели волосы, он надел официальный наряд и украшения. Его черные глаза,
как всегда, были необычайно серьезными; но с первой минуты стало ясно, что
страной всегда правила именно Акаша. Она была очень красноречива и прекрасно
владела языком.
Она сразу же сказала, что наш народ был поделом наказан за
свои чудовищные деяния, что с ними обошлись милосердно, так как все пожиратели
плоти – дикари и заслуживают медленной, мучительной смерти. Она объяснила, что
по отношению к нам проявили снисхождение, потому что мы – великие ведьмы и
египтяне хотят учиться у нас; они хотят знать, какой мудростью невидимого
царства мы можем с ними поделиться.
И немедленно, как будто эти слова ничего не значили, она
перешла к вопросам. Кто наши демоны? Если они демоны, то почему не все они злые?
Боги ли они? Как нам удается вызывать дождь?
Нас слишком напугала ее бессердечность, чтобы отвечать. Нас
ранило ее бездушие, и мы опять заплакали. Мы отвернулись от нее и укрылись в
объятиях друг друга.
Но мы поняли и кое-что еще – поняли по ее манере говорить.
Быстрота ее речи, легкомыслие слов, ударение, которое она делала на том или
ином слоге, – все это ясно доказывало, что она лжет, сама о том не
подозревая.
И заглянув в ложь поглубже, закрыв глаза, мы узрели истину,
которую она, несомненно, стала бы отрицать.
Она уничтожила наш народ, чтобы привести нас сюда! Она
послала своего царя и своих солдат на эту «священную войну» просто потому, что
мы отвергли ее приглашение, а она хотела получить нас в свое распоряжение. Ее
снедало любопытство.
Вот что увидела наша мать, взяв в руки письмо царя и царицы.
Возможно, и духи по-своему предвидели это. Мы же поняли всю чудовищность ее
замысла только сейчас.
Наш народ погиб, потому что мы возбудили интерес царицы, как
возбуждали интерес духов; мы сами навлекли на нас зло.
