Незадолго до рассвета нас разбудили духи. Они опять
устраивали ветер. Я вышла из пещеры; в печи горел огонь. Селяне,
сторожившие печь, заснули. Я сердито велела духам успокоиться. Но один из них,
тот, кого я любила больше всего, сказал, что в горах собираются чужеземцы,
много-много чужеземцев, чрезвычайно интересующихся нашими способностями и
выражающих опасное любопытство по поводу пиршества.
«Этим людям что-то нужно от вас с Мекаре, – сказал мне
дух. – Они здесь не к добру».
Я ответила, что сюда все время приходят чужеземцы, что это
не страшно, а ему следует помолчать и позволить нам выполнять свой долг. Но
потом я пошла к одному из жителей деревни и попросила, чтобы все были готовы на
случай каких-нибудь неприятностей, – пусть мужчины принесут с собой
оружие, когда соберутся к началу пиршества.
Это была не самая странная просьба. Тогда мужчины повсюду
брали с собой оружие. Немногочисленные профессиональные солдаты или те, кто мог
себе это позволить, часто носили мечи; остальные затыкали ножи за пояс.
Но в основном меня это не волновало; в конце концов, в
нашу деревню отовсюду стекались странники; вполне естественно, что они прибудут
по такому особому случаю, как смерть ведьмы.
Но вам известно, что произошло дальше. Вы видели это во сне.
Видели, как селяне собрались у поляны, как солнце достигло зенита. Может быть,
вы видели, как из остывающей печи медленно вынимают кирпичи, или же просто тело
нашей матери на теплой каменной плите – потемневшее, ссохшееся, но спокойное,
как во сне. Вы видели покрывавшие тело увядшие цветы, а на блюдах – мозг, глаза
и сердце.
Вы видели, как мы встали на колени по обе стороны от тела
нашей матери. И слышали, как заиграли музыканты.
Но вы не могли увидеть, хотя теперь вам об этом известно,
что наш народ тысячелетиями собирался на такие пиршества. Тысячелетиями жили мы
в долине и на склонах горы, где росла высокая трава, а с деревьев падали
фрукты. Это была наша земля, наш обычай, наш долг.
Наш священный долг.
И, встав на колени, надев самые красивые платья и – в
добавление к собственным украшениям – украшения нашей матери, мы с Мекаре
видели перед собой не предостережения духов, не беспокойство матери, взявшей в
руки табличку царя и царицы Кемета. Мы увидели наши собственные жизни – как мы
надеялись, долгие и счастливые, прожитые среди своего народа.
Не знаю, долго ли мы так стояли, долго ли готовили свои
души. Я помню, что мы подняли в унисон блюда с органами нашей матери и заиграла
музыка. Зазвучали флейты и барабан; мы слышали тихое дыхание селян; пели птицы.
И тогда на нас обрушилось зло; это случилось так внезапно,
что мы едва ли поняли, что произошло, – топот ног, громкий пронзительный
военный клич египетских солдат. Мы бросились на тело матери, пытаясь защитить
священную трапезу, но нас оттащили в сторону, блюда упали в грязь, а плита
перевернулась!
Я никогда не слышала, чтобы человек кричал так, как кричала
Мекаре. Но я и сама кричала при виде того, как тело моей матери падает в золу.
Однако в моих ушах звучали проклятия; нас объявляли
пожирателями плоти, каннибалами, дикарями, которых следует зарубить мечом.
Но нам никто не причинил вреда. Нас, кричащих,
сопротивляющихся, связали и удерживали, пока на наших глазах лилась кровь наших
знакомых и родных. Солдаты топтали тело нашей матери, топтали ее сердце, мозг и
глаза. Они утрамбовывали золу, пока остальное войско пронзало мужчин, женщин и
детей.
И тогда сквозь хор криков, сквозь чудовищный вопль сотен
людей, умирающих на склоне горы, до меня донесся голос Мекаре, взывающей к
духам о мести, о каре для солдат.
Но что значат для таких людей ветер или дождь? Деревья
сгибались до земли; казалось, сама земля содрогнулась; в воздухе летали
листья, как прошлой ночью. С горы катились камни; в небо поднимались тучи
пыли. Но солдаты заколебались лишь на мгновение, прежде чем сам царь Энкил не
выступил вперед и не сказал своим людям, что это всего лишь трюки и что наши
демоны на большее не способны.
Это замечание было абсолютно верным, и резня продолжалась.
Мы с сестрой приготовились к смерти. Но нас не убили. В их намерения не входило
убивать нас, и, пока нас тащили прочь, мы видели, как горит деревня, как горят
поля дикой пшеницы, видели трупы мужчин и женщин из нашего племени и знали, что
их трупы будут оставлены на милость диких зверей и земли, что их отвергли, что
ими пренебрегли.
Маарет замолчала. Она развела сложенные вместе ладони,
приложила кончики пальцев ко лбу и передохнула, перед тем как продолжить. Когда
она заговорила вновь, ее голос звучал чуть-чуть резче и тише, но по-прежнему
ровно.
– Что такое одна маленькая нация, живущая в деревнях?
Что такое один народ – или даже одна жизнь?
В земле погребена тысяча таких народов. Включая наш.
Все, что мы знали, все, чем мы жили, было загублено в
течение часа. Профессиональная армия перерезала простых пастухов, женщин и
беспомощных детей. Деревни лежали в руинах, хижины были разрушены; сгорело все,
что могло сгореть.
Я чувствовала, что над горой и над деревней, лежащей у ее
подножия, витают духи мертвых; некоторые из них были так взволнованы из-за
пережитого насилия, что от ужаса и боли устремлялись к земле; остальные
поднялись над плотью и были избавлены от страданий.
А что могли сделать духи?
Всю дорогу в Египет они преследовали нашу процессию; они
мучили тех, кто связывал нас и тащил на носилках – нас, двух плачущих женщин, в
ужасе и горе льнущих друг к другу.
Каждую ночь, когда войско разбивало лагерь, духи насылали
ветер, срывавший палатки и относивший их в сторону. Но царь советовал своим солдатам
не бояться. Царь говорил, что египетские боги сильнее наших демонов. А
поскольку духи действительно делали все, на что были способны, обстановка не
ухудшилась, и солдаты повиновались.
Каждую ночь царь приказывал привести нас к себе. Он говорил
на нашем языке, в то время достаточно распространенном во всем мире – на нем
говорили в долине Тигра и Евфрата и на склонах горы Кармел. «Вы – великие
ведьмы, – говорил он ласковым и раздражающе искренним голосом. –
Из-за этого я сохранил вам жизнь, несмотря на то что вы – пожиратели плоти и мы
с моими людьми поймали вас с поличным. Я пощадил вас, потому что хочу
воспользоваться вашей мудростью. Я буду учиться у вас вместе с моей царицей.
Скажите, чем я могу облегчить ваши страдания, и я это сделаю. Теперь вы
находитесь под моим покровительством; я – ваш царь».
Мы плакали, отводили глаза, молчали и стояли перед ним до
тех пор, пока ему это не надоедало и он не отсылал нас спать назад в маленькие
тесные носилки – деревянный прямоугольник с крошечными оконцами.
