Вдалеке, на шоссе, проезжали грузовики, и их грохот на
удушающей жаре походил на гром. Нищета действовала на меня как отравленный газ.
Это запущенный край дикого сада, где не расцветает надежда. Это сточная труба.
– Но что мы можем сделать? – прошептал я. –
Зачем мы здесь? – И снова меня поразили ее красота и выражение
сострадания, внезапно появившееся на ее лице, и мне захотелось плакать.
– Мы можем исправить мир, – ответила она, –
ведь я уже говорила. Мы можем превратить мифы в реальность, и настанет время,
когда мифом станет то, что человечество когда-то дошло до такого упадка. Мы
позаботимся об этом, любовь моя.
– Но это им решать. Это не только их обязанность, это
их право. Как мы можем вмешиваться? Неужели наше вторжение в их жизнь не
приведет к катастрофе?
– Мы позаботимся о том, чтобы не привело, –
спокойно сказала она. – Ах, ты еще ничего не понимаешь. Ты не сознаешь,
какой силой мы обладаем. Ничто не сможет нас остановить. Но пока ты должен
только наблюдать. Ты не готов, и я больше не стану подталкивать тебя. Когда ты
снова начнешь убивать ради меня, ты будешь обладать непоколебимой верой и
твердостью духа. Убедись, что я люблю тебя и понимаю, что сердце нельзя
воспитать за одну ночь. Смотри, слушай и учись.
Она вернулась на улицу. Сначала она казалась просто хрупкой
фигурой, двигающейся в тени. Потом я услышал, как в лачугах пробуждаются люди,
увидел, как из домов выходят женщины и дети. Спящие тела зашевелились. Я юркнул
обратно в тень.
Я дрожал. Мне отчаянно хотелось что-то сделать, умолять ее
проявить терпение!
Но на меня опять снизошло ощущение покоя, идеального
счастья, и я снова оказался во французской церквушке моего детства, перед
началом песнопений. Сквозь слезы смотрел я на сияющий алтарь. Над цветами
блестела золоченая икона Святой Девы; верующие шептали Ave Maria, словно
заклинание. Я услышал, как под арками Нотр-Дам священники поют Salve Regina.
В голове раздался ее чистый голос, от которого невозможно
было скрыться. Конечно же, смертные слышали его столь же отчетливо. Приказ не
был облечен в слова, но суть его не оставляла сомнений: установится новый
порядок, новый мир, где угнетенные и больные наконец обретут покой и
справедливость. Женщин и детей призывают восстать и убить всех мужчин в
деревне. Должны умереть каждые девяносто девять мужчин из ста, при этом каждых
девяносто девять из сотни детей мужского пола также необходимо немедленно
уничтожить. Как только это будет сделано повсеместно, на земле воцарится мир;
войны прекратятся; наступят времена изобилия.
От ужаса я не мог ни двигаться, ни кричать. В панике я услышал,
как взвыли обезумевшие женщины. Сонные бродяги поднялись со своих тряпок, но
были отброшены к стене и умерли той же смертью, что и почитатели культа Азима.
В ушах звенело от криков. Как в тумане, я наблюдал за
бегущими людьми; мужчины выскакивали из домов, но падали в слякоть. Грузовики
на дальней дороге вспыхнули, водители потеряли управление, завизжали колеса.
Металл скрежетал о металл. Взрывались резервуары с газом; ночь озарилась ярким
светом. Перебегая от дома к дому, женщины окружали мужчин и избивали их всем,
что попадалось под руку. Знавала ли прежде эта деревня, состоящая из хибар и
лачуг, такой подъем жизненной энергии, какой затопил ее сейчас во имя смерти?
А она, Царица Небесная, поднялась в воздух и парила над
жестяными крышами, тонкая фигура, ослепительно сиявшая белым огоньком на фоне
облаков.
Я закрыл глаза и повернулся лицом к стене, хватаясь за
рассыпающийся камень. Подумать только, мы с ней такие же твердые! Но мы не
каменные. Нет, мы никогда не были каменными. И нам здесь не место! Мы не имеем
права.
Но невзирая на слезы я чувствовал, как меня опять
обволакивают чары; сладостное дремотное ощущение, как будто лежишь среди цветов
и в колдовском ритме играет медленная музыка. Я чувствовал, как в легкие
проникает теплый воздух; ощущал старые каменные плиты под ногами.
Передо мной с великолепием галлюцинации растянулись зеленые
холмы – мир без войн и лишений, где женщины могут ходить свободно и без страха,
женщины, которых никто и никогда не спровоцирует на насилие, от природы
присущее каждому мужчине.
Против воли я медлил, не желая покидать этот новый мир,
игнорируя глухой звук трупов, падающих на влажную землю, и последние крики и
проклятия умирающих мужчин.
Я видел, как преобразуются города; я видел улицы, над
которыми не витает угроза бессмысленного разрушения; улицы, где неспешно ходят
исполненные душевного спокойствия люди. Домам уже не нужно выполнять роль
крепостей, сады не нуждаются в оградах.
– Ох, Мариус, помоги мне, – прошептал я, когда
солнце залило обрамленные деревьями тропы и бесконечные зеленые поля. –
Прошу тебя, пожалуйста, помоги мне!
Но тут меня поразило другое видение, рассеявшее чары. Снова
поля, но солнца нет; это реальное место – и я смотрел на него глазами того, кто
с невероятной скоростью твердым шагом неуклонно двигался вперед. Но кто это? И
куда направляется? Это видение явно послано с каким-то намерением; оно слишком
сильное и настойчивое. Но зачем?
Оно ушло так же внезапно, как и появилось.
Я оказался все в той же аркаде разрушающегося дворца, среди
разбросанных по земле трупов; сквозь арку виднелись суетящиеся фигуры;
раздавались пронзительные победоносные, торжествующие крики.
«Выходи, мой воин, пусть они увидят тебя. Иди ко мне».
Она стояла прямо передо мной и протягивала руки. Господи,
что они думают, глядя на нас? Сперва я не двигался, но потом уступил и
направился к ней, потрясенный, ощущая на себе восторженные взгляды женщин.
Когда мы вышли к ним, они упали на колени. Она с силой сжала мою руку, и сердце
мое упало.
«Акаша, это же ложь, ужасная ложь! И целый век здесь будут
пожинать плоды посеянного сегодня зла!»
Вдруг мир накренился. Мы больше не стояли на земле. Она
держала меня в объятиях, мы возносились над жестяными крышами, женщины
кланялись, махали руками и утыкались лбами в грязь.
– Смотрите, чудо! Смотрите, Мать! Смотрите, Мать и ее
Ангел…
В одну секунду деревня превратилась в крошечную россыпь
поблескивающих крыш, картина всеобщей нищеты распалась на мелькающие образы, и
мы снова поплыли по ветру.
Я бросил взгляд назад в тщетной надежде опознать это место –
темные болота, огни близлежащего города, тонкую полоску дороги, где догорали
опрокинувшиеся грузовики. Но она была права – это действительно не имело
значения.
Что бы ни должно было случиться, оно уже началось, и я не
знал, как это прекратить.
