«Ну вот, момент настал, – подумалось мне. – Я
умру, как Азим. И не смогу спасти ни Габриэль, ни Луи. Не смогу спасти Армана.
Я не буду сопротивляться, потому что это бесполезно, – даже не шелохнусь.
Если придется бежать от боли, уйду как можно глубже в себя. Я обрету
какую-нибудь последнюю иллюзию, как Беби Дженкс, и буду держаться за нее, пока
не перестану быть Лестатом».
Она не двигалась. На горе догорал огонь. Снегопад усилился,
и она стала похожа на безмолвный призрак, сама белая как снег.
– Ты действительно ничего не боишься, да? –
спросила она.
– Я боюсь тебя, – ответил я.
– О нет, я так не думаю.
Я кивнул.
– Боюсь. И скажу тебе, кто я такой. Я мерзкий червь на
лице земли. И не более того. Гнусный убийца, охотящийся за людьми. Но я знаю,
кто я! И не притворяюсь кем-либо другим. Ты же перед этими невежественными
людьми объявила себя Царицей Небесной! Как ты собираешься оправдать эти слова и
как они отзовутся в недалеких наивных умах?
– Какая самонадеянность, – сказала она. –
Какая невероятная самонадеянность, и все-таки я тебя люблю. Я люблю твое
мужество, даже твою опрометчивую безрассудность, которая всегда тебя спасала. Я
даже глупость твою люблю.
Как ты не понимаешь? Нет такого обещания, которое я не могла
бы сдержать! Я превращу мифы в реальность! Я и есть Царица Небесная! И Небеса
воцарятся на земле. Я и есть именно та, кем себя называю!
– О Господи Боже, – прошептал я.
– Не говори пустых слов. Эти слова никогда ни для кого
ничего не значили! Ты стоишь рядом с единственной богиней, которую тебе суждено
увидеть. Ты – единственный бог, которого узнают эти люди! И теперь ты должен
мыслить, как подобает богу, мой прекрасный. Ты должен перебороть свои ничтожные
эгоистичные амбиции. Неужели ты не понимаешь, что произошло?
Я покачал головой.
– Ничего я не понимаю. Я схожу с ума.
Она запрокинула голову и засмеялась.
– Мы – это то, о чем они мечтают, Лестат. Нельзя их
разочаровывать. Если мы их разочаруем, то предадим истину, заключенную в земле,
по которой ступаем.
Она отвернулась от меня. Она еще раз поднялась на край
заснеженного камня, где стояла прежде. Она смотрела вниз, на долину, на тропу,
врезавшуюся в острый утес, на пилигримов, повернувших вспять, когда женщины
передали им ее слова.
Каменный лик горы отразил раздавшиеся крики. Я слышал, как
там, внизу, умирают мужчины, – оставаясь невидимой, она поразила их с
помощью своей силы, великой, полной соблазнов силы. Женщины, обезумев,
заикаясь, бормотали о чудесах и видениях. Поднялся ветер и, казалось, поглотил
все на свете – холодный, равнодушный ветер. На мгновение передо мной мелькнуло
ее мерцающее лицо; она приблизилась ко мне, и я подумал, что сейчас
умру, – вот идет моя смерть… лес и волки… и негде спрятаться. Я закрыл
глаза.
Проснулся я в каком-то небольшом доме. Я не знал, как мы
туда попали, сколько времени прошло с момента бойни в горах. Я тонул в море
голосов, то и дело погружался в сон, в ужасный, но знакомый сон. В этом сне я
видел двух рыжеволосых женщин. Они стояли на коленях перед алтарем, на котором
лежало тело, и готовились к ритуалу, к жизненно важному ритуалу. И я отчаянно
пытался понять содержание сна, ибо от этого, казалось, зависело очень и очень
многое. Я не должен больше забывать о нем.
Но потом сон померк. И вновь возникли голоса, замелькали
непрошеные образы.
В комнате, где я лежал, было грязно и темно, и к тому же
мерзко пахло. В соседних домишках люди жили в нищете, детишки плакали от
голода, повсюду стоял запах кухонных очагов и прогорклого жира.
Здесь шла война, настоящая война. Не разгром у горы, но
обыкновенная война двадцатого века. Из мыслей страдальцев я выхватил ее вязкие
картины – горят автобусы, зажатые внутри люди бьются о закрытые окна;
взрываются грузовики, женщины и дети бегут от пулеметного огня.
Я лежал на полу, словно меня туда бросили. А Акаша стояла в
дверях, плотно закутавшись в плащ, оставив открытыми только глаза, и
всматривалась в темноту.
Поднявшись и подойдя к ней, я увидел грязный переулок – лужи
и маленькие хижины с жестяными крышами, а некоторым крышами служили промокшие
газеты. Прислонившись к грязным стенам, спали люди, завернутые с ног до головы
в тряпки, похожие на саван. Но то были не мертвецы, и крысы, от которых они
старались укрыться, это понимали. Они обгрызали лохмотья, а люди дергались и
вскрикивали во сне.
Здесь было жарко, отчего вонь мочи, фекалий и рвоты умирающих
детей только усиливалась. Я даже почувствовал запах голода корчившихся в
спазмах детишек. И густой сырой запах канав и выгребных ям.
Это была не деревня; это был район лачуг и хижин, прибежище
безнадежности. Между домами валялись трупы. Болезни распространялась повсюду;
старики и больные сидели в темноте, ни о чем не мечтая, разве что о смерти,
где-то плакали дети.
В переулке показался едва держащийся на ногах ребенок с
распухшим животом, он кричал, потирая кулачком опухший глаз.
Нас он не разглядел. Он переходил от двери к двери и плакал,
в тусклом свете поблескивала его гладкая коричневая кожа.
– Где мы? – спросил я.
К моему изумлению, она обернулась и ласково погладила меня
по лицу и волосам. Я испытал огромное облегчение. Но грубые страдания этого
места были слишком велики, чтобы мое облегчение хоть что-нибудь значило.
Значит, она не уничтожила меня; она привела меня в ад. С какой целью? Повсюду
царили горе и отчаяние. Как можно изменить несчастную жизнь этих жалких людей?
– Мой бедный воин, – сказала она. В ее глазах
стояли кровавые слезы. – Разве ты не знаешь, где мы?
Я не ответил.
Она медленно заговорила мне на ухо.
– Стоит ли перечислять все названия? – спросила
она. – Калькутта, если хочешь, или Эфиопия, или же улицы Бомбея; эти
бедные души могут быть крестьянами Шри-Ланки или Пакистана, Никарагуа,
Сальвадора. Не важно, в каком мы месте; важно, что таких мест много, что они
существуют вокруг оазисов твоих блистательных западных городов и в
действительности занимают три четверти мира! Прислушайся к их молитвам, дорогой
мой; прислушайся к молчанию тех, кто научился молиться ничему. Ибо ничто – их
удел, как ни назови их город, нацию или племя.
Мы вместе вышли на грязную улицу; миновали кучи помета,
гнусные лужи, изголодавшихся собак, бежавших нам навстречу, крыс, пересекавших
наш путь. Мы подошли к развалинам древнего дворца. Между камней скользили
рептилии. Чернота кишела мошками. У сточной канавы спали бездомные Дальше, в
болоте, гнили раздувшиеся, всеми забытые трупы.
