– Да, – хладнокровно ответила Маарет. – Кроме
царицы, принца-паршивца и моей сестры. Да, больше никого не осталось. По
крайней мере, из тех, кого следует принимать в расчет.
Она сделала паузу, чтобы ее слова произвели максимальный
эффект. Потом ласково оглядела всех собравшихся.
– Где-то далеко, – продолжила она, –
возможно, выжил кто-то еще из древних, из тех, кто решил остаться в стороне.
Или те, за кем она все еще охотится, – но они обречены. Однако из тех, кто
способен влиять на судьбы или принимать решения, больше не осталось никого. Или
из тех, кого можно назвать целеустремленными.
– А мой сын, – резко вмешалась в разговор
Габриэль, в ее голосе звучала нервозность и чувствовалось едва уловимое
пренебрежение к присутствующим. – Неужели никто из вас не скажет мне, что
она с ним сделала и где он находится? – Она отчаянно перевела бесстрашный
взгляд с женщины на Мариуса. – Не сомневаюсь, что вы можете узнать, где
он.
Мариуса тронуло ее сходство с Лестатом. Без сомнения, именно
от нее он получил силу своего характера. Но в ней была определенная холодность,
которой Лестату никогда не понять.
– Он с ней, я же тебе говорил, – сказал Хайман
глубоким спокойным голосом. – Но она не позволяет нам узнать больше.
Габриэль явно ему не верила. Она напряглась, охваченная
желанием уйти, отправиться на поиски в одиночку. Остальных ничто не смогло бы
оторвать от стола. Но она не испытывала чувства преданности по отношению к
собравшимся – это было совершенно очевидно.
– Позволь, я объясню, – сказала Маарет, – ибо
это чрезвычайно важно. Мать, разумеется, прекрасно умеет маскироваться. Но мы,
рожденные в древние века, никогда не могли мысленно общаться ни с Матерью, ни с
Отцом, ни друг с другом. Причина в том, что мы слишком тесно связаны с
источником силы, превратившей нас в то, что мы есть. Мы слепы и глухи к мыслям
друг друга, как слепы и глухи друг к другу создатель и его творение. Только по
прошествии времени, когда число тех, кто пьет кровь, увеличилось, они приобрели
способность общаться друг с другом без слов, как мы общаемся с людьми.
– Значит, Акаша не сможет вас найти, – заключил
Мариус, – ни тебя, ни Хаймана, если поблизости не будет нас.
– Именно так. Она либо увидит нас в ваших мыслях, либо
не увидит вовсе. Мы тоже можем увидеть ее только в чужих мыслях. Но, конечно,
мы слышим определенный характерный звук, свидетельствующий о приближении
могущественного существа, звук, связанный с проявлением огромной энергии, с
дыханием и пульсацией крови.
– Да, звук, – тихо пробормотал Дэниел. –
Отвратительный нескончаемый звук.
– Но существует ли такое место, где мы можем спрятаться
от нее? – спросил Эрик. – Те, кого она может слышать и видеть.
– Ты сам знаешь, что такого места нет, – терпеливо
ответила Маарет. – Но мы зря теряем время на подобные разговоры. Вы
находитесь здесь, потому что она либо не может вас убить, либо не хочет. И хватит
об этом. Нам следует продолжать.
– Или же она еще не закончила, – с отвращением
сказал Эрик. – В ее адском мозгу еще не созрело решение, кого убить, а
кого оставить в живых!
– Думаю, ты здесь в безопасности, – ответил
Хайман. – У нее же была возможность уничтожить каждого из присутствующих,
разве не так?
В этом весь вопрос, догадался Мариус. Нельзя с уверенностью
сказать, что у Матери была возможность уничтожить Эрика. Он, очевидно,
путешествовал вместе с Маарет. Эрик остановил взгляд на Маарет. Быстрый
безмолвный обмен мыслями – но не телепатический. Мариусу стало ясно, что именно
Маарет создала Эрика, и оба они не были уверены, что Эрик достаточно силен,
чтобы противостоять Матери.
– Но Лестат, его-то мысли вы можете прочесть, разве
нет? – спросила Габриэль. – Разве вы не можете найти их обоих через
его разум?
– Даже я не всегда могу преодолеть чересчур большое
расстояние, – ответила Маарет. – Если бы остался кто-то, способный
разобрать мысли Лестата и донести их до меня, я бы нашла его за секунду. Но практически
никого больше не осталось. А Лестат всегда хорошо умел скрывать свое
местонахождение; это его природный дар. Он всегда проявляется в тех, кто силен,
самодостаточен и агрессивен. Где бы он ни был, он инстинктивно ставит вокруг
себя барьер.
– Она забрала его с собой, – сказал Хайман. Он
потянулся через стол и положил руку на ладонь Габриэль. – Она нам все
откроет, когда будет готова. И если перед этим она решит причинить Лестату
вред, то мы ничем не сможем ей помешать.
Мариус чуть не засмеялся. Такое впечатление, что древнейшие
считают: произнести вслух абсолютную истину означает принести утешение. Что за
любопытное сочетание жизненной силы и пассивности! Значит, вот как было на заре
истории? Когда люди чувствовали, что грядет нечто неизбежное, они предпочитали
застыть и смириться? Он с трудом мог это понять.
– Мать не причинит Лестату вреда, – сказал он,
обращаясь к Габриэль и ко всем остальным. – Она его любит. И в основе ее
чувства лежит совершенно обыкновенная любовь. Она не причинит ему вреда, чтобы
не причинить вреда самой себе. И держу пари, ей известны все его штучки не
хуже, чем любому из нас. Он не спровоцирует ее, хотя у него, вероятно, хватит
глупости попробовать.
Габриэль слегка кивнула и даже сумела слабо улыбнуться. Она
была твердо убеждена, что Лестат, располагай он временем и возможностью,
способен рано или поздно спровоцировать кого угодно; но она сочла за лучшее
промолчать об этом.
Она не утешилась и не сдалась. Откинувшись на спинку
деревянного кресла, она смотрела мимо них, как будто они перестали для нее
существовать. Она не испытывала лояльности ни к одному из участников собрания,
точнее, не испытывала лояльности ни к кому, кроме Лестата.
– Хорошо, – холодно произнесла она. –
Ответьте мне на самый важный вопрос. Если я уничтожу чудище, похитившее моего
сына, то все мы умрем?
– Черт возьми, как вы собираетесь ее уничтожить? –
спросил потрясенный Дэниел.
Эрик усмехнулся.
Она бросила пренебрежительный взгляд на Дэниела, а на Эрика
словно вообще не обратила внимания. Она посмотрела на Маарет.
– Так что, старые мифы не лгут? Если я прикончу эту,
извините за грубость, сучку, я тем самым прикончу всех остальных?
Члены собрания тихо рассмеялись. Мариус покачал головой. Но
Маарет улыбнулась в знак того, что поняла вопрос, и кивнула:
