По левую руку от него сидел Хайман, еще один древнейший,
который представился ему сам, безмолвно и непринужденно; устрашающее создание,
лицо еще более гладкое, чем у Маарет. Мариус вдруг поймал себя на том, что не
может отвести от него взгляд. Лица Матери и Отца никогда не производили на него
такого впечатления, хотя и у них были такие же черные глаза и черные как
вороново крыло волосы. Наверное, все дело в улыбке и в открытом, приветливом
выражении, сохранившемся на лице невзирая на любые попытки времени стереть его
навсегда. Он походил на мистическое создание или на святого, но в
действительности был жестоким убийцей. Недавние пиршества, насытившие его
человеческой кровью, чуть-чуть смягчили кожу и придали щекам слабый румянец.
Маэл, как обычно лохматый и неряшливый, занял место слева от
Хаймана. А за ним – еще один представитель древности, Эрик, перешедший, по
мнению Мариуса, рубеж трех тысячелетий, худой, внешне обманчиво хрупкий, –
возможно, к моменту смерти он успел прожить лет тридцать. Его карие глаза задумчиво
рассматривали Мариуса. Сшитый на заказ костюм выглядел более элегантно, чем та
одежда, которую бизнесмены обычно покупают в магазинах.
А это кто? Та, что сидит справа от Маарет, в дальнем конце
стола, прямо напротив Мариуса? Да, она его действительно потрясла. Когда он
увидел зеленые глаза и медно-рыжие волосы, то сразу же подумал о второй сестре.
Но это создание, несомненно, еще вчера было живым. И он
никак не мог найти объяснение ее силе, застывшей белизне ее кожи, ее необычному
пронзительному взгляду и исходившей от нее невероятной телепатической энергии –
видимо, она была еще не в состоянии контролировать каскад мрачных и удивительно
четких образов. Она с бесхитростной точностью воспроизвела в памяти картину,
написанную им несколько веков назад, – его Амадео, окруженного во время
молитвы чернокрылыми ангелами. По телу Мариуса пробежал холодок.
– В подземелье Таламаски? – прошептал он. –
Моя картина? – Он вдруг резко, ядовито рассмеялся. – Так вот она где!
Она испугалась; она не собиралась открывать свои мысли.
Безнадежно смутившись, готовая защищать Таламаску, она резко ушла в себя. Ее
тело, казалось, съежилось, а сила, наоборот, удвоилась. Чудовище. Изящное
зеленоглазое чудовище. Родилась только вчера – это он правильно определил, ибо
в ней еще присутствуют живые ткани. Внезапно он все понял: Джесс – так ее звали
– была созданием Маарет. Она – прямой человеческий потомок этой женщины;
а теперь стала созданием своей древней матери. Его поразило и даже слегка
испугало такое сочетание. Кровь, бегущая по ее молодым жилам, обладала таким
могуществом, которого Мариус даже не мог себе представить. Она абсолютно не
испытывала жажды, а ведь она еще даже не умерла окончательно.
Но пора прекращать этот безжалостный и пристрастный осмотр.
Ведь все они ждали его. Однако он не мог не подумать о собственных смертных
родственниках, потомках его племянников и племянниц, которых он так любил при
жизни. Да, несколько сотен лет он следил за ними; но потом уже не узнавал их,
как не узнавал сам Рим. И он позволил им опуститься во тьму вслед за Римом. Но,
без сомнения, по земле и сейчас ходят те, в чьих жилах течет кровь его древнего
рода.
Он продолжал рассматривать рыжеволосую девушку. Как она
похожа на свою великую мать: высокая, но хрупкая, тонкая в кости, красивая, но
строгая. Здесь какая-то старая тайна, что-то связанное с родом, с семьей… На
ней были мягкие темные одежды, напоминающие платье ее матери; безупречные руки;
она не пользовалась ни духами, ни косметикой.
Каждый из них был по-своему великолепен. Высокий, плотного
сложения, элегантный в своем монашески черном наряде Сантино с сияющими черными
глазами и чувственным ртом. Даже в неряшливом Маэле, поглядывающем на древнюю
женщину со смесью любви и ненависти, чувствовалась всеподавляющая, могучая
личность. Ангельское лицо Армана описанию не поддавалось. А мальчик, Дэниел, с
пепельными волосами и блестящими фиолетовыми глазами больше походил на видение.
Интересно, было ли когда-нибудь бессмертие даровано человеку
с уродливой внешностью? Или же темная магия дарует красоту всякой жертве,
брошенной в ее горнило? Габриэль при жизни, несомненно, была утонченным
созданием, обладающим всем мужеством своего сына, но начисто лишенным его
импульсивности. Луи… О да, Луи, конечно же, попал в их общество благодаря изящным
чертам лица, глубине зеленых глаз. Его избрали за присущее ему состояние
мрачной созерцательности, которое сейчас проявилось в полной мере. Он казался
затерянным среди них человеком: лицо, смягченное эмоциями и красками,
удивительная незащищенность во всем его облике, вечно вопрошающие и грустные
глаза. Даже Хайман, несмотря на весь свой устрашающий вид, обладал бесспорным
совершенством лица и фигуры.
Что касается Пандоры, то, глядя на нее, он видел перед собой
не меланхоличное, отрешенное существо в библейских одеждах, застывшее в кресле,
обратив взор к таящимся за сгущающимися тучами галактикам, а страстную и
наивную живую женщину, которая подошла к нему на чернильно-темной улице
Антиохии, умоляя дать ей бессмертие.
Даже Эрик, выбеленный веками, источающий слабое свечение,
сохранил, как и Маарет, отпечаток глубоко человеческого чувства, еще более
привлекательный благодаря очаровательной двуполой грациозности.
Никогда еще Мариусу не приходилось своими глазами видеть
такое общество – собравшихся вместе бессмертных всех возрастов, от
новорожденных до самых древних; и каждый из них обладал неизмеримыми
силами и своими слабостями, включая даже пребывающего в невменяемом состоянии
молодого человека, так мастерски созданного Арманом с помощью всей нерастраченной
чистоты его девственной крови. Мариус сомневался, что подобная «община»
существовала когда-либо в истории.
А как вписывается в картину он сам, старейший в своей
тщательным образом управляемой вселенной, где древнейшими были немые боги?
Ветра очистили его от сухой крови, приставшей к лицу и волосам. Его длинный
черный плащ вымок в снегу, откуда он явился. И приближаясь к столу, воинственно
ожидая, пока Маарет укажет ему, где сесть, он представлял себе, что выглядит
таким же монстром, как и остальные, что его голубые глаза холодеют от злобы,
сжигавшей его изнутри.
– Прошу, – любезно сказала она и указала на пустое
деревянное кресло прямо перед ним, очевидно почетное место, напротив самой
Маарет.
Удобное кресло, не такое, как большая часть современной мебели.
Приятно откинуться на изогнутую спинку, да и положить руку на подлокотник тоже
неплохо. Арман занял свободное место справа от него.
Маарет беззвучно села. Она положила руки на полированную
столешницу и наклонила голову, словно собираясь с мыслями.
– Мы – это все, что осталось? – спросил
Мариус. – Кроме царицы, принца-паршивца и… – Он замолчал.
Между остальными пробежала безмолвная волна недоумения.
Немая сестра, где она? В чем заключается тайна?
