— Ты мне можешь описать лошадей?
— Да, сэр.
— Клейма на них стояли?
— На одном клеймо было. Которого зовут Ниньо. Папа его у какого-то мексиканца купил.
Шериф кивнул.
— Ладно, — сказал он.
Полез куда-то вниз, выдвинул ящик стола и вынул оттуда железную денежную шкатулку, положил ее на стол и отпер.
— Не думаю, что меня похвалят за то, что я тебе это отдал, — сказал он. — Но я не всегда делаю то, за что хвалят. Тебе есть куда это пристроить?
— Не знаю. А что там?
— Документы. Свидетельство о браке. Свидетельства о рождении. Еще есть документы на лошадей, но большинство из них на несколько лет просрочены. Еще там обручальное кольцо твоей мамы.
— А папины часы?
— Часов не было. Есть еще кое-какие домашние вещи, они у Вебстеров. Если хочешь, я положу эти бумаги в банк. Вам даже не назначили опекуна, так что я не знаю, куда мне их и девать-то.
— Там должны быть бумаги на Ниньо и еще на одного — Бейли его звали.
Шериф повернул шкатулку от себя и сдвинул ее через стол. Мальчик принялся просматривать документы.
— Кто такая Маргарита Эвелина Парэм? — спросил шериф.
— Моя сестра.
— И где же она?
— Она умерла.
— А откуда у нее такое мексиканское имя?
— Ее назвали в честь моей бабушки.
Он сдвинул шкатулку через стол обратно, сложил две бумаги, которые оттуда вынул, в три раза по линиям сгиба и сунул под рубашку.
— Это и все, что тебе было нужно? — спросил шериф.
— Да, сэр.
Шериф закрыл крышку шкатулки, положил ее назад в ящик стола и, откинувшись в кресле, устремил взгляд на мальчика.
— Но ты не собираешься отправляться опять туда? — спросил он.
— Я еще не решил, что буду делать. Во-первых, поеду заберу Бойда.
— Заберешь Бойда?
— Да, сэр.
— Бойд никуда не поедет.
— Если я, то тогда и он.
— Бойд несовершеннолетний. Тебе его просто не отдадут. Черт. Ты ведь и сам несовершеннолетний.
— Я вас об этом спрашивал?
— Сынок, не лез бы ты в этом деле поперек закона.
— Я и не собираюсь. Но и поперек меня чтоб было, не позволю.
Он снял шляпу с колена, пару секунд подержал ее в обеих руках и встал.
— Спасибо вам за бумаги, — сказал он.
Шериф взялся руками за подлокотники кресла, как будто собираясь встать, но не встал.
— А как насчет описания лошадей? — сказал он. — Не хочешь написать мне про них бумажку?
— А толку-то?
— Я смотрю, пока ты там болтался, подрастерял, к чертям собачьим, все приличные манеры.
— Нет, сэр. Я так не думаю. Хотя то, чему я там научился, вряд ли имеет отношение к манерам.
Шериф кивком указал на окно:
— Это твой конь там?
— Да, сэр.
— Вижу пустую кобуру. А где винтовка?
— Променял.
— На что?
— Мне не хотелось бы говорить об этом.
— То есть не скажешь.
— Нет, сэр. Просто я не уверен, что смогу назвать это каким-то словом.
Когда он вышел на солнце и отвязал коня от парковочного счетчика, прохожие заоборачивались посмотреть. Что еще за чудо-юдо, что за пришлец такой спустился к ним с диких нагорий — в лохмотьях, грязный и голодный: видно же — и по глазам, да и по животу. Нечто неописуемое. Какой-то ископаемый ящер. В его чуждом для городских улиц облике им виделось то, чему они больше всего завидовали и что больше всего осуждали. И хотя сердца их устремились к нему, было бы неправильно не отметить, что в случае малейшей размолвки они же его могли бы и убить.
Дом, в котором приютили его брата, стоял на восточной окраине городка. Маленький беленый домик с двориком за забором и с крыльцом, ведущим на веранду. Билли привязал Бёрда к забору, толкнул калитку и пошел к крыльцу. Из-за угла дома вышел пес, оскалился и вздыбил шерсть.
— Ты чего, чучелка, это ж я, — сказал мальчик.
Услышав его голос, пес прижал уши и, всем телом извиваясь, бросился через двор к нему. Он не залаял и не заскулил.
— Эй, домик, кто в тебе живет? — повысил голос мальчик.
Весь извиваясь, пес его облапил.
— Да отвали ты, — отпихнул его мальчик.
Он воззвал к дому еще раз, потом поднялся на крыльцо, постучал в дверь и подождал. Никто не появился. Обошел дом сзади. Попробовал кухонную дверь, она оказалась не заперта, он пихнул ее и заглянул внутрь.
— Я Билли Парэм, — сказал он.
Вошел, закрыл за собой дверь.
— Хэллоу! — крикнул он.
Прошел через кухню, постоял в коридоре. И только он собрался снова что-нибудь крикнуть, как позади него открылась кухонная дверь. Он повернулся — на пороге стоял Бойд. В одной руке держа жестяное ведро, другую положив на дверную ручку. Стал выше ростом, этого не отнимешь. Прислонился к косяку.
— Наверное, ты уже считал меня мертвым, — сказал Билли.
— Если бы я считал тебя мертвым, я бы не торчал тут.
Он закрыл за собой дверь и поставил ведро на кухонный стол. Поглядел на Билли, потом в окно. Когда Билли снова с ним заговорил, брат не смотрел на него, но Билли видел, что его глаза полны слез.
— Ну что, пойдем? Ты готов? — сказал он.
— Ага, — сказал Бойд. — Я ведь только тебя и ждал.
Из встроенного шкафа в спальне они взяли охотничье ружье, взяли девятнадцать долларов мелочью и мелкими купюрами из белой фарфоровой коробочки, стоявшей в ящике комода, переложив их в старомодный кожаный кошель. С кровати сняли одеяло, а потом нашли и ремень для штанов Билли, и кое-какую одежду; взяли патроны к ружью, обшарив необъятные карманы кархарттовского пальто,
{48}
висевшего на стене у выхода из кухни, — один с двухнулевой картечью, а остальные с дробью номер пять и номер семь;
{49}
еще взяли большую хозяйственную сумку, наполнив ее найденными в кладовке консервами, хлебом, беконом, крекерами и яблоками; вышли, привязали сумку к седельному рожку, сели вдвоем и поехали по узенькой песчаной улочке; пес потрусил сзади. По дороге попалась какая-то женщина, она стояла в своем дворе, держала во рту бельевые прищепки; кивнула им. Они пересекли сперва шоссе, потом пути Южно-Тихоокеанской железной дороги, потом свернули на запад. С приходом темноты разбили лагерь на осыхающем дне соленого озера в пятнадцати милях западнее Лордсбурга и сидели у костра, причем на дрова для него пустили столбики от забора, которые выдернули из земли конем. К востоку и к югу от них дно озера еще было под водой, и там в последнем свете угасающего дня видны были два серых аиста — стояли, привязанные к своим отражениям, словно гипсовые статуи в разгромленном саду, из которого неким стихийным бедствием вымело все остальное. Вокруг мальчиков вся земля была покрыта растрескавшимися пластинками высохшей и подсыхающей грязи; рваное пламя костра плясало на ветру, который выхватывал из него и одну за другой уносил в густеющий мрак сгоревшие магазинные бумажки от распакованных продуктов.
