Тейт присел на корточки на песок, свесив перед собой руки. И повернулся к мальцу.
Кто возьмётся за мексиканца?
Малец молчал. Они посмотрели на Шелби. Тот не сводил с них глаз.
В руке у Тейта была горсть мелких камешков, и он ронял их один за другим в песок. Потом взглянул на мальца.
Поезжай, если хочешь, предложил малец.
Он посмотрел на закутанных в одеяла мёртвых делаваров.
Ты ведь так не сможешь.
Не твоя забота.
Глэнтон может вернуться.
Может.
Тейт бросил взгляд туда, где лежал мексиканец, и снова посмотрел на мальца.
Всё равно мне никуда не деться от этого.
Малец промолчал.
Знаешь, что они с ними сделают?
Малец сплюнул. Да уж догадываюсь.
Нет, не догадываешься.
Я сказал, хочешь — поезжай. Делай, как знаешь.
Тейт встал и посмотрел на юг, но там, среди ясности пустынных просторов, ничто не указывало на приближающихся солдат. Он поёжился от холода. Индейцы есть индейцы, буркнул он. Для них это вообще ничего не значит. Пройдя через лагерь, он поймал свою лошадь, привёл её и забрался в седло. Взглянул на мексиканца: тот негромко хрипел, и на губах у него выступила розоватая пена. Посмотрел на мальца, понукнул мустанга и исчез в тощих зарослях акации.
Малец сидел на песке, уставившись на юг. У мексиканца прострелены лёгкие, он всё равно не жилец, а вот у Шелби разворочено пулей бедро, и он в здравом уме. Шелби лёжа следил за мальцом. Он был из известной в Кентукки семьи, учился в колледже Трансильвания и, как многие молодые люди своего класса, отправился на запад из-за женщины. Он следил за мальцом и следил за огромным диском солнца, примостившимся на краю пустыни. Любой грабитель или игрок знает: тот, кто заговаривает первым, проигрывает. Но Шелби давно уже всё проиграл.
Ну, давай уже, что ли, проговорил он.
Малец посмотрел на него.
Будь у меня пистолет, пристрелил бы тебя, сказал Шелби.
Малец промолчал.
Ты ведь это понимаешь, верно?
У тебя нет пистолета, сказал малец.
Он снова смотрел на юг. Что-то движется, наверное, первые волны зноя. Пыли так рано утром не бывает. Когда он снова повернулся к Шелби, тот плакал.
Отпущу, так даже спасибо не скажешь, сказал он.
Тогда делай своё дело, сукин ты сын.
Малец продолжал сидеть. С севера задул лёгкий ветерок, и в зарослях колючего кустарника у них за спиной стали перекликаться дикие голуби.
Хочешь, чтобы я просто ушёл, так я уйду.
Шелби молчал.
Пяткой сапога малец прочертил канавку на песке.
Ты уж ответь что-нибудь.
Пистолет мне оставишь?
Ты же понимаешь, что этого я сделать не могу.
Ты ничем не лучше его. Так ведь?
Малец не ответил.
А если он вернётся?
Глэнтон?
Да.
Ну и что, что он вернётся?
Он меня прикончит.
Ты ничего не теряешь.
Сукин ты сын.
Малец встал.
А спрятать меня?
Спрятать?
Да.
Малец сплюнул. Не получится. Где тут прятаться?
Он вернётся?
Не знаю.
Жуткое место, чтобы тут помирать.
Будто есть подходящие места.
Тыльной стороной кисти Шелби протёр глаза. Их уже видно?
Нет ещё.
Может, под кусты меня затащишь?
Малец повернулся к нему. Бросил ещё один взгляд вдаль, потом пересёк котловину, присел на корточки позади Шелби, взял его под руки и поднял. Голова Шелби откинулась назад, он взглянул вверх, а потом его рука метнулась к рукоятке револьвера, торчавшего у мальца за поясом. Малец перехватил его руку. Опустил Шелби и отошёл, предоставив его самому себе. Когда он шёл назад через котловину, ведя лошадь, Шелби снова плакал. Малец вытащил из-за пояса револьвер, запихнул среди пожитков, привязанных к задней луке седла, вытащил флягу и направился к нему.
Шелби лежал, отвернувшись. Малец наполнил его флягу из своей, вставил болтавшуюся на шнурке затычку и загнал её ребром ладони. Потом встал и бросил взгляд на юг.
А вот и они, проговорил он.
Шелби приподнялся на локте.
Малец посмотрел на него, а потом снова на еле заметную бесформенную массу, двигавшуюся по южному краю горизонта. Шелби откинулся на спину. Он лежал, уставившись в небо. С севера надвигались тёмные тучи, поднялся ветер. Из лозняка на краю песка вынесло кучку листьев, потом унесло обратно. Малец прошёл туда, где его ждала лошадь, вынул револьвер, засунул за пояс, повесил флягу на луку седла, сел на лошадь и оглянулся на раненого. А потом поехал прочь.
Двигаясь рысью по равнине на север, примерно в миле перед собой он заметил ещё одного всадника. Разобрать, кто это, он не мог и сбавил шаг. Через некоторое время он понял, что всадник ведёт лошадь под уздцы, а потом стало видно, что лошадь идёт как-то странно.
Это был Тейт. Усевшись на землю, он смотрел на подъезжавшего мальца. Лошадь стояла на трёх ногах. Тейт молчал. Он снял шляпу, заглянул в неё и надел снова. Малец, повернувшись в седле, смотрел на юг. Потом посмотрел на Тейта.
Идти может?
Не очень.
Он спешился и поднял ногу лошади. Стрелка копыта была расколота и залита кровью, загривок лошади подрагивал. Он опустил копыто. Солнце уже два часа как поднялось, и теперь на горизонте появилась пыль. Он поднял глаза на Тейта.
Что делать будешь?
Не знаю. Поведу немного. Посмотрю, как у неё получится.
Никак у неё не получится.
Понятное дело.
Можем по очереди ехать и идти.
Можешь просто ехать дальше.
Могу, конечно.
Тейт посмотрел на него. Вот и езжай, если хочешь.
Малец сплюнул. Да ладно тебе.
Не хочу седло бросать. Не хочу оставлять лошадь, пока она идёт.
Малец поднял волочившиеся поводья собственной лошади.
Ты всё-таки подумай насчёт того, что не хочется оставлять.
Они двинулись дальше, ведя за собой лошадей. Увечное животное то и дело пыталось остановиться. Тейт уговаривал её идти дальше. Пойдём, дурашка, приговаривал он. Не думай, что эти черномазые лучше меня.
К полудню солнце над головой превратилось в бледное размытое пятно, и с севера задул холодный ветер. Под Ним склонялись и люди, и лошади. Ветер хлестал в лицо колючими песчинками, но люди нахлобучили пониже шляпы и шагали дальше. Мимо несло высохшую пустынную траву и тучи песка. Ещё час, и следы проехавшего перед ними отряда занесло. Небо, насколько хватало глаз, нависло одной свинцовой громадой, куда ни глянь, и ветер не утихал. Через некоторое время пошёл снег.
