– О да, ты это заслужил, предатель, неблагодарный
ублюдок! – шипел я, поднося пламя к кипе книг у стены и заботливо
перелистывая их страницы, чтобы они загорелись. Теперь – к старому пиджаку,
накинутому на деревянный стул, – он загорелся, как солома, и дальше – к
красным бархатным подушкам кресла, которое когда-то было моим. О да, жги, жги
все!
Я пнул ногой кучу заплесневелых журналов под столом и зажег
их. Я подносил огонь к одной книге за другой и расшвыривал их, словно горящие
угли, по всем углам дома.
Моджо обходил стороной эти маленькие фейерверки и в
результате вышел на дождь и издали смотрел на меня в открытую дверь.
Да, но все идет слишком медленно. Но у Луи полный ящик
свечей; как я мог о них забыть – чертов смертный мозг! Я вытащил свечи – их
оказалось штук двадцать – и начал зажигать уже воск, а не фитиль и тыкать ими в
красное бархатное кресло. Я швырял их в кипы оставшегося мусора, кидал горящие
книги в мокрые ставни и поджигал обрывки старых штор, которые свисали со старых
карнизов. Я пробивал ногой дыры в прогнившей штукатурке и бросал в них свечи
поверх дранки, а затем наклонился и поджег рваные потертые ковры, наморщив их,
чтобы обеспечить под ними поток воздуха.
Через несколько минут во всем доме полыхало пламя, но
главными кострами стали красное кресло и письменный стол. Я выбежал под дождь и
увидел, как за темными сломанными перекладинами разгорается огонь.
В воздух поднялся мерзкий влажный дым – огонь лизал мокрые
ставни, вырывался из окон, где наталкивался на мокрую массу вьюнка. Чертов
дождь! Но тут кресло и стол разгорелись еще сильнее, и весь дом взорвался рыжим
пламенем!
– Да, да, гори! – орал я, пока дождь заливал мне лицо и
веки. Я буквально подпрыгивал от радости. Моджо попятился к темному особняку,
опустив голову. – Гори, гори, – вопил я. – Луи, жаль, что я не
могу сжечь тебя! Я бы сжег! О, если бы я знал, куда ты прячешься днем!
Но несмотря на ликование, я осознал, что плачу. Я вытирал
рот тыльной стороной ладони и плакал: «Как ты мог меня бросить?! Как ты мог?! Я
тебя проклинаю!..» И, залившись слезами, я опустился на колени на мокрую от
дождя землю.
Я откинулся назад, сложив перед собой руки, поверженный,
несчастный, и смотрел на огромный костер. В соседних домах защелкали
выключатели. Я услышал тонкий вопль приближающейся сирены. Я понял, что нужно
уходить.
Но я продолжал стоять на коленях и впал в ступор, когда
внезапно меня пробудило гортанное грозное рычание Моджо. Я осознал, что он
стоит рядом со мной и прижимается мокрой шерстью к самому моему лицу,
всматриваясь в горящий дом.
Я пошевелился, чтобы взять его за ошейник, и уже собрался
уходить, когда обнаружил источник его тревоги. То не был беспомощный смертный.
Скорее, неземная тускло-белая фигура, неподвижная, словно видение, у
полыхающего здания, зловеще освещенная пламенем.
Даже слабым смертным зрением я разглядел, что это Мариус! И
на его лице лежала печать гнева. Никогда не видел я такого отчетливого
выражения ярости, и не оставалось ни малейшего сомнения в том, что это
выражение предназначено для моих глаз.
Я приоткрыл рот, но слова застряли у меня в горле. Я только
и мог, что протянуть к нему руки и от всего сердца послать к нему безмолвную
мольбу о милосердии и помощи.
Собака сделала последнее яростное предупреждение и готова
была прыгнуть.
Я безудержно дрожал и беспомощно смотрел на происходящее, а
фигура медленно повернулась спиной и, окинув меня последним сердитым,
презрительным взглядом, исчезла.
Только тогда я вернулся к жизни и выкрикнул его имя.
– Мариус! – Я поднялся на ноги, крича все громче и
громче: – Мариус, не оставляй меня здесь! Помоги мне! Я воздел руки к
небу. – Мариус! – взревел я.
Но я знал, что это бесполезно.
Дождь промочил мне пиджак. И ботинки. От дождя у меня
намокли и сосульками повисли волосы, и теперь уже было не важно, плакал я или
нет, потому что дождь смыл все слезы.
– Ты считаешь, я потерпел поражение, – прошептал я.
Какой смысл кричать ему вслед? – Ты думаешь, что вынес свое суждение, и
точка. Да, тебе кажется, что все так просто. Так вот, ты ошибаешься. Я никогда
не отомщу за эти минуты. Но ты меня еще увидишь. Ты меня еще увидишь.
Я наклонил голову.
В ночи звучали смертные голоса и топот бегущих ног. На
дальнем углу остановилась огромная шумная машина. Мне пришлось силой заставить
шевелиться свои злополучные смертные конечности.
Я сделал Моджо знак следовать за собой, и мы исчезли,
прокравшись мимо продолжающих весело гореть развалин дома, миновав низкую
изгородь в саду и заросшую тропинку.
Только потом мне пришло в голову, насколько близка была
опасность оказаться пойманными – смертный поджигатель и его злющая собака.
Но разве мне было до этого? Луи отверг меня, как и Мариус –
Мариус, который сможет найти мое сверхъестественное тело до того, как до него
доберусь я, и уничтожить его на месте. Мариус, который, возможно, уже его
уничтожил, чтобы навеки оставить меня в смертной оболочке.
О, если мне и были в мою смертную юность ведомы такие
несчастья, то я об этом не помнил. А если бы и вспомнил, то сейчас они были бы
весьма слабым утешением. Что до моего страха, то его было словами не описать.
Рассудком его не побороть. Я снова и снова перебирал в уме свои надежды и
неисполнимые планы.
– Я должен найти Похитителя Тел, я должен его найти, а ты
должен дать мне время, Мариус. Раз уж ты мне не поможешь, то даруй мне хотя бы
такую малость.
Я повторял это без конца, словно перебирал четки и возносил
молитву Деве Марии, бредя под горьким дождем.
Раз или два я даже прокричал свою молитву в темноту,
остановившись под высоким, вымокшим насквозь дубом и стараясь разглядеть
надвигающийся с мокрого неба свет.
Если ли в мире хоть кто-нибудь, кто мне поможет?
Моей единственной надеждой оставался Дэвид, хотя что он
может сделать, я себе не представлял. Дэвид! А вдруг он тоже повернется ко мне
спиной?
Глава 19
Всходило солнце, а я сидел в Кафе дю Монд и думал, как же
попасть в мою квартиру под крышей. Благодаря этой проблеме я не терял головы.
Не в этом ли ключ к смертному выживанию? Да-а-а… Как же вломиться в мою
роскошную квартирку? Я сам заблокировал вход непреодолимой преградой в виде
железных ворот. Я собственноручно снабдил двери в пентхаус многочисленными
сложными замками. Даже на окнах были решетки, призванные защищать дом от
вторжения смертных, хотя мне раньше не приходилось обдумывать всерьез, как бы
они могли добраться до окон.
