– Они бы так не поступили.
– Почему нет? Ты отдал этому демону разрушительную машину…
– Но он не умел ею пользоваться! Всего тридцать шесть часов
по смертным меркам! Луи, как бы то ни было, ты должен дать мне кровь. Оставь
свои лекции на потом. Соверши Обряд Тьмы, а я уж найду ответы на все эти
вопросы. Мы зря теряем драгоценные минуты и часы.
– Нет, Лестат. Не зря. Вот что я пытаюсь донести до тебя!
Вопрос о Похитителе Тел и том теле, что он у тебя украл, не должен нас сейчас
волновать. Важно то, что происходит с тобой – с твоей душой – вот в этом теле.
– Отлично. Как скажешь. А теперь преврати это тело в
вампира, и побыстрее.
– Не могу. Или, говоря честнее, не буду.
Я бросился на него. Ничего не мог с собой поделать. И через
мгновение вцепился обеими руками в отвороты его жалкого, запыленного черного
пиджака. Я потянул на себя ткань, готовый вырвать его из кресла, но он остался
совершенно недвижим и тихо смотрел на меня с потрясенным и грустным лицом. В
бессильной ярости я отпустил его и остался стоять, пытаясь побороть
растерянность в своем сердце.
– Не может быть, что ты говоришь это всерьез! –
взмолился я, снова ударяя кулаками по столу. – Как ты можешь отказать мне
в этом?
– Может быть, теперь ты разрешишь мне побыть тем, кто тебя
любит? – спросил он, и в его голосе опять зазвучали эмоции, а с лица не
сходило печальное и трагическое выражение. – Я не сделал бы этого, как бы
ни было велико твое несчастье, как бы сильно ты меня ни умолял, какую бы ты ни
изложил мне ужасную последовательность событий. Не сделал бы, потому что нет
под Богом такой причины, по которой я создал бы нового представителя нашего
рода. Но ты не рассказал мне ни о каком великом несчастье! Тебя не окружила
ужасная последовательность событий! – Он покачал головой, словно был
слишком взволнован, чтобы продолжать, но добавил: – Ты восторжествовал, как
умеешь восторжествовать только ты.
– Нет же, нет, ты не понимаешь…
– О нет, я понимаю. Следует ли мне подтолкнуть тебя к
зеркалу? – Он медленно поднялся из-за стола и встал со мной лицом к
лицу. – Должен ли я усадить тебя и заставить тебя выучить уроки,
преподнесенные тебе историей, которую я услышал из твоих уст? Лестат, ты
осуществил нашу мечту! Неужели ты не понял? Ты своего добился. Ты переродился в
смертного человека. Сильного и красивого смертного человека!
– Нет, – сказал я. Я попятился от него, покачал головой
и воздел руки в знак мольбы. – Ты не в своем уме. Ты сам не понимаешь, что
говоришь. Я ненавижу это тело! Мне противно быть человеком. Луи, если в тебе
есть хоть унция сострадания, ты отбросишь свои иллюзии и выслушаешь, что я
говорю!
– Я уже выслушал. Каждое слово. Почему бы тебе самому к себе
не прислушаться? Лестат, ты победил. Ты вырвался из кошмара. Ты вернул себе
жизнь.
– Мне плохо! – крикнул я ему. – Плохо! Господи
Боже, как мне тебя убедить?
– Никак. Это я должен тебя убедить. Сколько ты прожил в этом
теле? Три? Четыре дня? Ты говоришь о неудобствах словно о смертельных недугах;
ты говоришь о физических ограничениях словно об умышленно посланных тебе в
качестве кары препятствиях.
И тем не менее на протяжении всех своих нескончаемых жалоб
ты сам говорил мне, что я должен тебе отказать! Ты сам молил меня отвергнуть
тебя! Лестат, к чему ты описал мне историю Дэвида Тальбота и его одержимости
Богом и дьяволом? К чему было пересказывать мне слова монахини Гретхен? К чему
говорить о больнице, которая привиделась тебе в горячечных снах? О, я знаю, не
Клодия приходила к тебе. Я не говорю, что сам Бог столкнул тебя с этой
женщиной, Гретхен. Но ты ее любишь. Ты сам признаешься, что любишь ее. Она ждет
твоего возвращения. Она сможет провести тебя сквозь тернии и неурядицы
смертного мира…
– Нет же, Луи, ты все неправильно понял. Я не хочу, чтобы
она меня вела. Мне не нужна эта смертная жизнь!
– Лестат, неужели ты не видишь, какой у тебя появился шанс?
Разве ты не видишь перед собой предначертанный путь к свету?
– Я с ума сойду, если ты не прекратишь говорить такое…
– Лестат, что можем мы сделать ради искупления? И кого этот
самый вопрос мучил больше, чем тебя?
– Нет же, нет! – Я поднял руки и несколько раз помахал
ими крест-накрест, пытаясь остановить этот грузовик, захламленный безумной
философией, который мчался прямо на меня. – Говорю тебе, это ложь! Хуже
лжи и быть не может.
Он отвернулся, я опять набросился на него, так как не мог
остановиться, и схватил бы его за плечи и потряс, не отбрось от меня назад, к
креслу, жестом, слишком быстрым для моих глаз.
Пораженный, с болезненно подвернувшейся ногой, я упал на
подушки, сжал правую руку в кулак и ударил им по левой ладони.
– Ох, нет, давай без проповедей, только не сейчас. – Я
чуть не плакал. – Давай без банальностей и без благочестивых советов.
– Возвращайся к ней, – сказал он.
– Ты спятил!
– Только представь себе, – продолжал он очень тихим
голосом, словно не слыша меня, стоя ко мне спиной, возможно, уставившись в
окно, и на фоне серебристых струй дождя обрисовался его темный силуэт. –
Столько лет нечеловеческого вожделения, порочных, беспощадных убийств. И ты
перерожден. И там – в маленькой больнице в джунглях – ты, вероятно, сможешь
спасти по одной человеческой жизни за каждую отнятую жизнь. О, что за ангелы-хранители
за тобой присматривают? Откуда в них столько милосердия? Но ты приходишь ко мне
и умоляешь вернуть тебе этот кошмар, однако каждым своим словом подтверждаешь
великолепие всего, что выстрадал и успел увидеть.
– Я обнажаю перед тобой душу, а ты используешь ее против
меня же!
– О нет, Лестат. Я стремлюсь заставить тебя заглянуть внутрь
твоей души. Ты умоляешь меня подтолкнуть тебя к Гретхен. Может быть, я – твой
единственный ангел-хранитель? Может быть, я – единственный, кто способен
указать твою судьбу?
– Ты – жалкий подонок, сукин сын! Если ты не дашь мне кровь…
Он развернулся, широко раскрыв чудовищно неестественные в
своей красоте глаза, и походил сейчас на призрак.
– Я этого не сделаю. Ни сейчас, ни завтра – никогда.
Возвращайся к ней, Лестат. Живи своей смертной жизнью.
– Как ты смеешь делать за меня выбор? – Я снова
поднялся, покончив с нытьем и просьбами.
– Больше не бросайся на меня, – терпеливо произнес
он. – В противном случае мне придется причинить тебе боль. А этого мне бы
не хотелось.
