– Болезненно, потому что я сопротивлялся. Я этого не хотел.
Я толком не понимал, что со мной делают. Мне казалось, что некий монстр из
средневековья похитил меня и утащил из цивилизованного города. Вы, должно быть,
помните, что в те времена Париж был чудесным цивилизованным городом. О, если бы
вы перенеслись туда сейчас, вам бы показалось, что это неописуемо варварское
место, но для деревенского дворянина из замшелого замка это был потрясающий
город: театры, опера, придворные балы. Вы и представить себе не можете. А потом
– трагедия, появившийся из мрака демон, который уволок меня к себе в башню. Но
сам процесс, Обряд Тьмы? Это не больно, это экстаз. А потом открываешь глаза, и
все человечество представляется тебе прекрасным, ты смотришь на него новыми
глазами.
Я надел чистую нижнюю рубашку, которую она мне протянула,
забрался под одеяла и позволил ей укутать меня до подбородка. Мне казалось, что
я куда-то плыву. Одно из самых приятных ощущений, что я испытал, став смертным
человеком, – это граничащее с опьянением чувство. Она измерила мне пульс и
пощупала лоб. Я видел, что ей страшно, но не хотел этому верить.
Я объяснил ей, что настоящую боль мне как злой силе
причиняет то, что я понимаю добро и уважаю себя. У меня всегда была совесть. Но
всю жизнь – даже когда я был смертным мальчиком – мне приходилось идти против
совести ради обладания яркими ощущениями или ценностями.
– Но почему? О чем вы? – спросила она.
Я рассказал ей, что еще мальчиком сбежал из дома с труппой
бродячих актеров, совершив таким образом грех непослушания. Я впал в грех
прелюбодеяния с одной из актрис труппы. И при этом те дни, когда я играл на
деревенской сцене и занимался любовью, по моему мнению, обладали огромной
ценностью!
– Понимаете, тогда я еще был живым, просто живым. Заурядные
мальчишеские грехи! А когда я умер, то грешил на каждом шагу и при этом на
каждом углу обращал внимание на чувственность и красоту. Как же так? –
спросил я. – Когда я превращал Клодию в ребенка-вампира, а Габриэль – в
вампирскую красавицу, меня снова влекли яркие ощущения! Я считал их
неотразимыми. И в те моменты любая концепция греха казалась бессмыслицей.
Больше того, я опять заговорил о Дэвиде, о его видении Бога
и дьявола в кафе, о том, что Дэвид считает Бога несовершенным, что, по его
мнению, Бог постоянно учится и что дьявол уже столькому научился, что ненавидит
свою работу и умоляет освободить его. Но я понимал, что уже рассказал ей обо
всем в больнице, когда она держала меня за руку.
В определенные моменты она прекращала взбивать подушки или
замирала со стаканом воды и таблетками в руках и просто смотрела на меня. У нее
было удивительно неподвижное лицо, выразительные глаза в обрамлении темных
густых ресниц, а большой мягкий рот красноречиво свидетельствовал о доброте.
– Я знаю, вы хорошая, – сказал я. – За это я вас и
люблю. Но я бы отдал вам Темную Кровь, лишь бы вы разделили со мной вечность,
потому что вы очень сильная и кажетесь мне загадочной.
Меня окутал плотный слой тишины, в ушах раздавалось тупое
гудение, на глаза опустилась пелена. Я не двигался и смотрел, как она поднимает
шприц, как проверяет его, выпустив в воздух немножко серебристой жидкости, а
потом пронзает иглой мою плоть. Слабое жжение, но очень далекое, совсем
незначительное.
Когда она дала мне стакан апельсинового сока, я выпил его с
жадностью. Его стоило попробовать – густой, как кровь, но очень сладкий;
у меня было чувство, будто я поглощаю свет.
– Я совершенно позабыл о таких вещах, – сказал
я. – Какой вкусный, правда, лучше, чем вино. Нужно было раньше
попробовать. Подумать только – я мог вернуться назад, так его и не узнав.
Я упал на подушку и посмотрел вверх, на голые балки низкого
покатого потолка. Приятная чистая комнатка, очень белая. Очень простая.
Монашеская келья. За окошком падал мягкий снег. Всего я насчитал двенадцать
окон.
Я то засыпал, то просыпался. Смутно припоминаю, что она
пыталась заставить меня выпить суп, но у меня не вышло. Меня трясло, я в ужасе
думал, что мне могут присниться старые сны. Я не хотел, чтобы приходила Клодия.
Свет жег мне глаза. Я рассказал ей, что меня преследует призрак Клодии,
рассказал о детской больнице.
– Полная детей, – вспомнила она. Она ведь уже упоминала
об этом. На ее лице появилось озадаченное выражение. Она тихо заговорила о
своей работе в миссиях… с детьми. В джунглях Венесуэлы и Перу. – Не надо
больше разговаривать, – сказала она.
Я понимал, что пугаю ее. Я снова погружался в темноту и
выплывал на свет, сознавая, что на лбу у меня лежит холодное полотенце, и опять
смеялся над чувством невесомости. Я сказал ей, что в своем обычном теле я умею
летать по воздуху. Я описал, как поднялся навстречу солнцу в пустыне Гоби.
Иногда я вздрагивал, открывая глаза и обнаруживая, где
нахожусь. В ее белой комнатке.
В бликах света я разглядел на стене распятие с окровавленным
Христом, а на маленьком книжном шкафу – статуэтку девы Марии, давно знакомый
образ со склоненной головой и простертыми руками. А там кто, святая Рита с
красной раной на лбу? Ах, эти старые поверья! И подумать только, они живут в
сердце этой женщины.
Я прищурился, пытаясь разобрать самые крупные названия книг
на полках: Фома Аквинский, Маритайн, Тейар де Шарден. Напряжение,
потребовавшееся от меня, чтобы связать эти слова с именами католических
философов, оставило меня без сил. Но мой мозг лихорадило, он никак не мог
успокоиться, и я прочел остальные названия. Книги по тропическим заболеваниям,
по детской психологии. Я разглядел на стене, рядом с распятием, фотографию в
рамке – монахини в покрывалах и форме – наверное, какая-то церемония. Я не мог
рассмотреть, присутствует ли среди них она, – только не этими смертными
глазами, тем более что они болели. На монахинях были синие платья и синие с
белым покрывала.
Она держала меня за руку. Я повторил, что мне нужно поехать
в Новый Орлеан. Мне нужно выжить, чтобы добраться до моего друга Луи, который
поможет вернуть мое тело. Я описал ей Луи – рассказал, как он живет, отрезанный
от современного мира, в крошечном темном домике в глубине заросшего сада. Я
объяснил, что он слаб, но сможет дать мне вампирскую кровь, тогда я снова стану
вампиром, выслежу Похитителя Тел и верну себе прежнюю оболочку. Я сказал ей,
что Луи очень человечен, что особенной вампирской силы он мне не передаст, но я
не смогу найти Похитителя, пока не получу сверхъестественное тело.
– Значит, это тело умрет, – заключил я, – когда он
даст мне кровь. Вы спасаете его ради смерти. – Я плакал. Я понял, что
говорю по-французски, но она вроде бы понимала, потому что по-французски же она
сказала, что мне надо отдохнуть, что у меня бред.
