«Нет, нельзя винить во всем одного меня. Я не согласен.
Разве отец в ответе за преступления своего ребенка? Пусть так, что с того? Кто
будет вести счет? Вот в чем проблема, как ты не понимаешь? Счет вести некому».
«Значит, мы убиваем по справедливости?»
«Я дал тебе жизнь, Клодия. Нет, не навсегда, но то была
жизнь, и даже наша жизнь лучше, чем смерть».
«Какой же ты лжец, Лестат! Даже наша жизнь, говоришь? Ведь
на самом деле ты считаешь, что наша проклятая жизнь лучше, чем настоящая жизнь.
Признайся. Посмотри на себя в этом человеческом теле. Помнишь, как ты его
ненавидел?»
«Ты права. Признаюсь. Ну а теперь поговорим начистоту, моя
красавица, моя чаровница. Ты действительно предпочла бы умереть в своей
постельке, чем жить той жизнью, что я дал тебе? Давай, говори! Или мы в
смертном суде, где лжет и судья, и адвокат, а правду обязаны говорить только
те, кто находится на месте свидетеля?»
Она бросила на меня задумчивый взгляд, перебирая пухлой
ручкой расшитую оборку своего платья. Когда она опустила глаза, на ее щеках и
темном ротике заиграл свет. Что за создание! Вампирская куколка.
«А разве у меня был выбор? – спросила она, неподвижно
уставившись в пустоту огромными лучащимися глазами. – Когда ты сделал свое
грязное дело, я еще не дожила до сознательного возраста; да, кстати, отец, мне
всегда было интересно – ты получил удовольствие, когда дал мне высосать кровь
из твоей руки?»
«Какая разница, – прошептал я и перевел взгляд с нее на
умирающего беспризорника под одеялом. Я увидел, как от кровати к кровати
апатично переходит сиделка в порванном платье, с собранными на затылке
волосами. – Смертных детей зачинают в удовольствии, – сказал я, но
уже не был уверен, что она слушает. Я не хотел смотреть на нее. – Я не
умею врать. Мне все равно, есть ли на свете суд или присяжные. Я…»
– Не пытайтесь разговаривать. Я дала вам несколько
препаратов, они вам помогут. У вас уже спадает жар. Мы стараемся ликвидитровать
закупорку в легких.
– Не дайте мне умереть, прошу вас. Я еще не закончил, это
чудовищно. Если ад есть, я попаду в ад, но я думаю, что его нет. Но если и
есть, то это такая же больница, только в ней полно больных детей, умирающих
детей. Но мне кажется, что будет только смерть.
– Больница, полная детей?
«Ты только посмотри, как она улыбается тебе, как кладет руку
на лоб. Женщины тебя любят, Лестат. Она любит тебя даже в этом теле, только
посмотри на нее. Какая любовь!»
«Почему бы ей обо мне не заботиться? Ведь она сиделка. А я –
умирающий пациент».
«Умирающий пациент, да какой красивый! Можно было не
сомневаться, что ты не пойдешь на этот обмен, если тебе не предложат красивое
тело. Какой же ты тщеславный, поверхностный! Только посмотри на это лицо. Еще
красивее, чем твое собственное!»
«Так далеко я не зашел бы!»
Она одарила меня саркастической улыбкой, и лицо ее
засветилось на фоне тусклой, мрачной комнаты.
– Не волнуйтесь, я здесь. Я посижу с вами, пока вам не
станет лучше.
– Я видел смерть стольких людей. Я сам был причиной их
смерти. Как прост и обманчив тот момент, когда жизнь покидает тело. Она просто
ускользает».
– Вы говорите безумные вещи.
– Нет, вы же понимаете, что я говорю правду. Не стану
утверждать, будто исправлюсь, если выживу. Наверное, это невозможно. Но я до
смерти боюсь смерти. Не отпускайте мою руку.
«Лестат, зачем мы здесь?»
Луи?
Я поднял глаза. Он стоял у двери палаты, озадаченный, слегка
растрепанный – его обычный вид начиная с той ночи, когда я создал его, –
уже не ослепленный гневом молодой смертный, но джентльмен Тьмы, со спокойными
глазами, с душой, обладающей бесконечным терпением святого.
«Помоги мне встать, – сказал я, – мне нужно вынуть
ее из кроватки».
Он протянул руку, но видно было, что он совершенно запутался.
Разве он частично не повинен в том грехе? Нет, конечно нет, потому что он вечно
брел вслепую, страдая, искупая тем самым каждый свой поступок. Дьяволом был я.
Только я мог забрать ее из кроватки.
Теперь пора солгать доктору.
«Тот ребенок, вон там – это мой ребенок».
Ох, как же он обрадовался, что одним бременем стало меньше.
«Забирайте ее, месье, и благодарю вас. – Он с
благодарностью глядел на золотые монеты, что я высыпал на кровать. Конечно, я
это сделал. Конечно, я не упустил случая помочь им. – Да, спасибо вам. И
да благословит вас Господь».
Благословит, а как же. Всегда благословлял. Я тоже его
благословляю.
– Поспите. Как только освободится палата, мы перенесем вас,
там вам будет удобнее.
– Почему их так много? Пожалуйста, не уходите.
– Нет, я побуду с вами. Я посижу рядом.
Восемь часов. Я лежал на каталке, из моего локтя торчала
игла, в пластиковом мешке, наполненном какой-то жидкостью, удивительно красиво
отражался свет, и мне прекрасно видны были часы. Я медленно повернул голову.
Рядом сидела женщина. На ней было пальто, очень черное на
фоне белых чулок и толстых мягких белых туфель. Волосы ее были стянуты в тугой
узел на затылке, она читала. У нее было широкое лицо – очень твердые кости,
чистая кожа и большие, орехового цвета глаза. Брови – темные и прекрасной
формы; когда она подняла на меня глаза, выражение ее лица мне понравилось. Она
бесшумно захлопнула книгу и улыбнулась.
– Вам лучше, – сказала она. Выразительный мягкий голос.
Под глазами – легкие голубые тени.
– Правда? – Шум резал мне уши. Сколько людей! Дверь то
распахивалась, то захлопывалась.
Она встала, пересекла коридор и взяла меня за руку.
– О да, намного лучше.
– Значит, я не умру?
– Нет, – ответила она, но несколько неуверенно. Она
намеренно демонстрировала мне свою неуверенность?
– Не дайте мне умереть в этом теле, – попросил я,
облизывая губы. Какие сухие! Господи Боже, как я ненавижу это тело, ненавижу
то, как поднимается грудь, ненавижу исходящий из меня голос и не могу выносить
боль вокруг глаз.
– Ну вот, опять начинаете, – светло улыбнулась она.
– Посидите со мной.
– Я и сижу. Я же сказала, что не уйду. Я останусь с вами.
– Помогая мне, вы помогаете дьяволу, – прошептал я.
– Вы уже говорили.
– Хотите послушать всю историю?
– Только если при этом вы не будете волноваться и спешить.
