– Все мы связаны друг с другом, – сказал я, – все
человечество. Мы должны заботиться друг о друге, правда? – Я рассчитывал,
что мои слезливые сантименты, выраженные с пьяной эмоциональностью, приведут ее
в ужас и тогда она уйдет. Но она не ушла.
– Да, правда, – ответила она. – Давайте я вызову
врача, пока погода вконец не испортилась.
– Нет, драгоценная моя, идите, – сказал я.
Бросив на меня еще один озабоченный взгляд, она все-таки
вышла.
Съев целую тарелку извилистой лапши в сырном соусе и не
почувствовав никакого вкуса, кроме соли, я начал подумывать, что она была
права. Я пошел в ванную и включил свет. Человек в зеркале выглядел воистину
паршиво – глаза налиты кровью, все тело дрожит, обычно смуглая кожа пожелтела,
если не сказать – мертвецки бледна.
Я пощупал лоб, но что толку? Естественно, я от этого не
умру, решил я. Но полной уверенности не было. Я вспомнил выражение лица
горничной и озабоченность людей, которые заговаривали со мной на улицах. Меня
сотряс новый приступ кашля.
Нужно что-то предпринять, думал я. Но что? Вдруг врачи дадут
мне сильное успокоительное, которое вызовет такое онемение, что я не смогу
вернуться в дом? И вдруг лекарства помешают мне концентрировать внимание, и мы
не сможем совершить обмен? Господи, я ведь даже не пробовал подняться из этого
человеческого тела – трюк, которым я прекрасно владел в прежней оболочке.
Я и не хотел пробовать. Вдруг я не смогу вернуться?! Нет,
для такого эксперимента лучше подождать Джеймса и держаться подальше от
докторов со шприцами!
Зазвенел звонок. Это пришла добросердечная горничная, на сей
раз она принесла полный мешок лекарств – пузырьки с яркими красными и зелеными
жидкостями и пластиковые коробочки с таблетками.
– Лучше бы вы вызвали врача, – сказала она, выставляя
их на мраморный туалетный столик. – Хотите мы вызовем?
– Ни в коем случае, – решительно возразил я, вручая ей
еще несколько купюр и выводя ее за порог.
– Но подождите! – воскликнула она. – Пожалуйста,
позвольте хотя бы вывести собаку – она же только что поела!
О да, великолепная идея. Я сунул ей в руку новые банкноты. Я
велел Моджо идти с ней и делать все, что она скажет. Похоже, Моджо заворожил
ее. Она пробормотала несколько слов о том, что у него голова больше, чем у нее.
Я вернулся в ванную и посмотрел на принесенные пузырьки. Я
относился к этим лекарствам с подозрением. Но с моей стороны будет не очень
любезно возвращать Джеймсу больное тело. А вдруг Джеймс его не примет? Нет,
вряд ли. Он заберет свои двадцать миллионов, а в придачу – кашель и простуду.
Я глотнул отвратительной зеленой микстуры, поборов приступ
тошноты, а потом заставил себя пройти в столовую, где и рухнул у письменного
стола.
Там лежала писчая бумага, а также шариковая ручка, которая
неплохо писала – скользко, игриво, как и все шариковые ручки. Я принялся
писать, обнаружив, что этими большими пальцами двигать не так уж легко, но не
останавливался, во всех подробностях рассказывая обо всем, что видел и
чувствовал.
Я все писал и писал, хотя с трудом удерживал голову в
вертикальном положении и едва мог дышать – настолько мне было плохо. Наконец,
когда кончилась бумага и я уже сам не разбирал свой почерк, я затолкал заметки
в конверт, облизнул его, запечатал и указал на нем адрес своей квартиры в Новом
Орлеане, а потом положил в карман рубашки, под свитер, чтобы оно не потерялось.
Потом я растянулся на полу. Теперь наступит сон. Он займет
большую часть моих оставшихся смертных часов, но ни на что другое у меня не
остается сил.
Но заснул я не особенно крепко. У меня поднялась
температура, и мне было слишком страшно.
Я помню, как ласковая горничная привела Моджо и повторила,
что я заболел. Я помню, как забрела ночная горничная, которая провозилась там
несколько часов. Помню, как рядом лег Моджо, какой он был теплый, как я
прижался к нему, наслаждаясь его запахом, приятным, чудесным запахом шерсти,
пусть он и не казался мне таким сильным, как в старом теле, и в какой-то момент
мне почудилось, будто я снова во Франции, в замке своего детства.
Но воспоминания детства в какой-то мере стерлись новыми
ощущениями. Иногда я открывал глаза, видел ореол вокруг зажженной лампы, черные
окна, в которых отражалась мебель, и воображал, будто слышу, как на улице
падает снег.
В какой-то момент я встал на ноги и направился в ванную,
сильно ударился головой о косяк двери и упал на колени. Mon Dieu, что за пытки!
Как только смертные их переносят? Как их переносил я? Ну и боль! Как будто под
кожей разливается жидкость.
Но впереди меня ждали еще более тяжкие испытания. Острое
отчаяние заставило меня воспользоваться туалетом, как от меня и требовалось,
после чего я аккуратно почистился – ну и гадость! И вымыл руки. Снова и снова,
содрогаясь от отвращения, намыливал я руки! Обнаружив, что лицо этого тела уже
покрылось густой тенью грубой щетины, я засмеялся. Настоящая корка на верхней
губе, на подбородке, она спускается даже за воротник моей рубашки. На кого я
похож? На безумца, на отщепенца. Но все эти волосы мне не сбрить. У меня нет
бритвы, а если бы и была, я бы точно перерезал себе горло.
Какая грязная рубашка! Я забыл надеть купленную одежду, но
сейчас, наверное, уже слишком поздно. С тупым удивлением я увидел, что на часах
– два часа ночи. Господи Боже, час превращения уже совсем близко.
– Пошли, Моджо, – сказал я, и мы предпочли
воспользоваться не лифтом, а лестницей, что оказалось не особенным подвигом,
так как от земли нас отделял всего один этаж; потом проскользнули через тихий,
пустынный вестибюль и вышли на ночную улицу.
Повсюду намело сугробы снега. На машине по дорогам было не
проехать, и изредка я опять падал на колени, зарываясь руками глубоко в снег, а
Моджо лизал меня в лицо, как будто пытался согреть. Но я продолжал нелегкое
восхождение на холм, невзирая на состояние души и тела, пока наконец не
завернул за угол и не увидел впереди огни знакомого дома.
Темную кухню уже завалило глубоким мягким снегом. Мне
казалось, что пробраться через него будет несложно, пока не выяснилось, что
вчерашнее ненастье покрыло его коркой весьма скользкого наста.
Тем не менее мне удалось благополучно добраться до гостиной,
и я, дрожа, улегся на пол. Только тогда я понял, что забыл забрать пальто, а в
его карманах – все деньги. В рубашке осталось лишь несколько банкнот. Но это
ерунда. Скоро появится Похититель Тел. Я получу назад свое тело, свою силу! И
уж тогда я предамся воспоминаниям, благополучно укрывшись в своем
новоорлеанском гнездышке, где меня не коснутся ни болезни, ни холод, где
исчезнут боль и мучения, где я снова стану Вампиром Лестатом и смогу парить
высоко над крышами, простирая руки к далеким звездам.
