– Ах да, ты видел, как я читал «Фауста» в Амстердаме, не так
ли? И приобрел экземпляр для себя.
– Откуда ты знаешь?
– Владелец магазина рассказал мне об этом на следующий день.
Через несколько минут после моего ухода к нему зашел странного вида молодой
светловолосый француз, купил ту же книгу и затем полчаса неподвижно простоял на
улице, читая ее. Более светлой кожи он в жизни не видел. Кто еще это мог быть?
Я с улыбкой покачал головой.
– Иногда я веду себя крайне неосторожно. Чудо, что
какой-нибудь ученый до сих пор не поймал меня в свои сети.
– Это не шутки, друг мой. Несколько ночей назад в Майами ты
поступил весьма неосмотрительно. Две жертвы, в которых не осталось ни капли
крови…
Его замечание привело меня в такое смятение, что поначалу я
даже не нашелся с ответом. А потом смог лишь выразить удивление по поводу того,
как новости долетают до него из-за океана. Я почувствовал, что былое отчаяние
вновь коснулось меня черным крылом.
– Необычные убийства попадают на первые полосы газет во всем
мире, – объяснил он. – К тому же Таламаска получает отчеты о подобных
вещах. В каждом крупном городе у нас есть люди, которые делают для нас вырезки
и собирают разного рода предметы, связанные с паранормальными явлениями.
«Убийца-вампир: две жертвы в Майами». Мы получили это из нескольких источников.
– Но никто же не верит, что это действительно был вампир. И
тебе прекрасно известно, что не верят.
– Пока нет, но продолжай в том же духе, и поверят все. Ведь
именно этого ты добивался во время своей короткой карьеры в рок-музыке. Ты
хотел, чтобы они напали на след. И в этом нет ничего невероятного. А твоя охота
на серийных убийц! Ты оставляешь за собой целый хвост.
Его последние слова меня поразили. Я охотился на убийц то на
одном, то на другом континенте. И никогда не думал, что кто-то способен связать
воедино эти разрозненные, разделенные большими расстояниями смерти, –
кроме, конечно, Мариуса.
– И как ты обо всем догадался?
– Я же сказал. Подобные истории непременно становятся нам
известны. Сатанизм, вампиризм, вуду, колдовство, появление оборотней – все
сведения о них ложатся ко мне на стол. Большая часть, разумеется, отправляется
в мусорную корзину. Но я умею отличить зерно истины. А твои убийства заметить
несложно.
Ты уже давно гоняешься за серийными убийцами. И не
удосуживаешься прятать их трупы. Последнего ты бросил прямо в отеле, где его
нашли всего через час после наступления смерти. Со старухой ты обошелся не менее
небрежно – сын обнаружил ее на следующий день. Коронер не увидел ран ни на
одном из этих тел. В Майами ты теперь безымянная знаменитость, чья слава далеко
превзошла печальную известность бедняги из отеля.
– Мне наплевать, – сердито откликнулся я, хотя, конечно,
в данном случае покривил душой. Я ненавидел собственную беспечность, но даже не
пытался что-либо исправить. Пора действовать по-другому. Ведь и сегодня вечером
я поступил не лучше. Но поиск оправданий казался мне трусостью.
Дэвид внимательно наблюдал за мной. Если в его характере и
была какая-то доминирующая черта, то это, конечно же, осторожность.
– Теоретически вполне можно допустить, – в конце концов
заметил он, – что тебя поймают.
Я презрительно усмехнулся.
– Тебя могут запереть в стеклянную клетку и изучать, как
подопытное животное в лаборатории.
– Это невозможно. Однако мысль интересная.
– Так я и знал! Ты сам на это напрашиваешься!
Я пожал плечами.
– Хоть какое-то развлечение для разнообразия. Однако это
абсолютно невозможно. В ночь моего выступления в качестве рок-певца произошли
самые невероятные вещи. Но смертные просто убрали следы беспорядков и закрыли
все дела. Что касается старушки в Майами – это ужасное несчастье. Такого нельзя
допускать… – Я замолчал, вспомнив о тех, кто этой ночью умер в Лондоне.
– Но убийство доставляет тебе удовольствие, – возразил
он. – Ты утверждаешь, что это весело.
Внезапно мне стало так больно, что захотелось уйти. Но я
обещал остаться. Я сидел, глядя в огонь и думая о пустыне Гоби, о костях
гигантских ящеров; я вспоминал, как весь мир наполнился светом. Я подумал
о Клодии… И ощутил запах фитиля лампы.
– Извини, я не хотел быть с тобой жестоким, – сказал
он.
– Черт возьми, почему бы и нет? Более подходящий объект для
жестокости трудно себе представить. Кстати, я ведь тоже не всегда к тебе добр.
– Что тебе нужно на самом деле? Какая тебя снедает страсть?
Я подумал о Мариусе и о Луи, которые много раз задавали мне
тот же самый вопрос.
– Как искупить вину за содеянное? – спросил я. – Я
собирался покончить с убийцей. Он был тигром-людоедом, моим братом. Я лежал в
засаде и ждал его. А та пожилая женщина – всего лишь ребенок в лесу. Но какое
это имеет значение? – Я вспомнил о жалких созданиях, которых убил сегодня
вечером, устроив в лонодонских переулках настоящую бойню. – Жаль, но мне
никак не удается усвоить, что это не имеет значения. Я собирался спасти ее. Но
что такое один милосердный поступок по сравнению с тем, что я совершил? Если
Бог или дьявол существуют, значит, я проклят. Может быть, ты продолжишь свою
религиозную проповедь? Странно, но такие беседы удивительно успокаивают.
Расскажи еще про дьявола. Да, конечно, он подвержен изменениям. Умен. У него,
должно быть, есть чувства. Так с какой же стати ему всегда быть одинаковым?
– Вот именно. Ты же знаешь, что говорится в Книге Иова.
– Напомни.
– Ну, Сатана сидит у Бога на Небесах. Бог спрашивает, где
Сатана был. И тот отвечает, что бродил по свету. Обычный разговор. И начинается
спор об Иове. Сатана считает, что добродетель Иова целиком проистекает из его
благополучия. И Бог позволяет Сатане испытать Иова. Эта сцена отображает
максимально близкую к нашей ситуацию. Богу известно не все. Дьявол – его
хороший друг. Все в целом – эксперимент. И этот Сатана весьма далек от того
дьявола, каким его представляет себе современный мир.
– Ты говоришь об этих понятиях как о реально существующих…
– Я думаю, они вполне реальны, – ответил Дэвид. Голос
его постепенно затих, и он погрузился в размышления. Однако вскоре стряхнул с
себя задумчивость. – Хочу тебе кое в чем признаться. Давно пора это
сделать. В определенном смысле я не менее суеверен и религиозен, чем самый
заурядный человек. Понимаешь, во многом это основано на своеобразном видении –
на некоем откровении, которое накладывает свой отпечаток на человеческий
рассудок.
– Нет, не понимаю. Мне снятся сны, но без откровений.
Пожалуйста, объясни.
