Впереди шаркала старушка в грязном пальто, с обмотанными
тряпками ногами. Сумасшедшая, умирающая от холода, она бы не протянула и до
утра; она выбралась через черный ход из того дома, где ее пытались
запирать, – во всяком случае, она сообщала всему миру, ни к кому не
обращаясь конкретно, что твердо намерена никогда больше не позволить себя
поймать.
Из нас вышли отличные любовники! Она подарила мне имя и
огромную гроздь теплых воспоминаний, и вот мы с ней уже танцевали в канаве, и я
долго держал ее в своих объятиях. Как и большинство нищих этого века, когда в
западных странах пища водится в таком изобилии, она не страдала от недоедания,
и я пил медленно, очень медленно, смакуя каждую каплю и чувствуя, как кровь
растекается под моей обгоревшей кожей.
Когда все было кончено, я понял, что уже давно и сильно
замерз. Я сильнее ощущал изменения температуры. Интересно.
Яростные порывы ветра отнюдь не доставляли мне удовольствия.
Может быть, часть моей плоти действительно сгорела? Не знаю. Я почувствовал,
что у меня промокли ноги, а руки болели так сильно, что пришлось спрятать их в
карманы. Ко мне вновь вернулись воспоминания о зиме во Франции, о последних
днях, проведенных дома, об отдыхающем на постели из сена молодом смертном
деревенском господине, чьими единственными друзьями были собаки. Внезапно мне
показалось, что всей крови мира будет мне мало. Пора искать новую жертву, а
потом еще одну… и еще…
Все они отбросы общества и все обречены, убеждал я сам себя,
выманивая их в ледяную тьму из лачуг, слепленных из мусора и картона, чтобы
потом со стоном насладиться их кровью среди зловония прогорклого пота, мочи и
мокроты. Но кровь есть кровь…
Когда часы пробили десять, меня все еще мучила жажда, и
жертвы попадались на каждом шагу, но я уже устал, да и охота мне наскучила.
Я миновал много кварталов и перенесся в фешенебельный
Вест-Энд, а там вошел в темный магазинчик, набитый элегантной, изящного покроя
мужской одеждой – современной и очень дорогой. Я выбрал на свой вкус серые
твидовые брюки, пальто с поясом, толстый шерстяной белый свитер и еще очки в
тонкой золотой оправе с бледно-зелеными стеклами. Выйдя обратно в морозную
ночь, навстречу кружащимся снежинкам, я напевал себе под нос и даже исполнил
чечетку под фонарем, чем я, бывало, развлекал Клодию…
Ба-бах! Дыша винным перегаром, на меня яростно налетел
молодой красавец, божественно омерзительный бандит. Он выхватил нож,
намереваясь убить меня из-за денег, которых у меня не было, и тут до меня
дошло, что и сам я – жалкий вор, укравший целый гардероб дорогой ирландской
одежды. Ну и ситуация! Однако я уже погрузился в жаркие крепкие объятия, круша
ублюдку ребра, высасывая его до последней капли, пока он не иссох, словно крыса
на чердаке в летнюю жару. Так и не оправившись от изумления, он осел на землю,
но до последнего мгновения продолжал цепляться за мои волосы.
У него в карманах оказалось немного денег. Вот повезло! Я
оставил их в магазине, расплатившись таким образом за одежду, и сумма эта, по
моим подсчетам, была вполне достаточной, хотя, несмотря на свои
сверхъестественные возможности, в математике я никогда не был силен. К тому же
я написал благодарственную записку, конечно же анонимную. С помощью нескольких
телепатических приемов я тщательно запер двери магазина и отправился дальше.
Глава 5
Когда я добрался до Тальбот-мэнор, било полночь. Я словно
впервые увидел это место. Но теперь у меня было время поблуждать по
окрестностям в лабиринте кружащихся снежинок, изучить рисунок посадки
подрезанного кустарника и представить себе, каким будет этот сад весной.
Прекрасная старинная усадьба.
Потом очередь дошла до комнат – небольшие по размеру, с
маленькими окнами со свинцовыми переплетами, они оставались теплыми и уютными
даже в морозные английские зимы; сейчас многие окна освещены и манят к себе
сквозь снежный мрак.
Дэвид, очевидно, закончил свой ужин, и прислуга – пожилые
мужчина и женщина – еще трудилась в кухне, в то время как их господин
переодевался в спальне на третьем этаже.
Я наблюдал, как он надевает пижаму, а поверх нее длинный
черный халат с черными бархатными отворотами и поясом, отчего становится очень
похож на духовное лицо, хотя для сутаны халат слишком изящно отделан, особенно
если учесть белый шелковый шарф, повязанный у шеи.
Дэвид спустился вниз.
Я вошел в мою любимую дверь в конце коридора и оказался за
спиной у Дэвида в библиотеке как раз в тот момент, когда он наклонился, чтобы
поворошить дрова в камине.
– А, все-таки вернулся! – воскликнул он, пытаясь скрыть
свою радость. – Господи, ты приходишь и уходишь совсем неслышно!
– Да, и это очень раздражает, правда? – Я посмотрел на
лежащую на столе Библию, на «Фауста», на рассказ Лавкрафта, все еще скрепленный
в уголке, но уже разглаженный. Рядом стояли графин шотландского виски и
красивый хрустальный бокал с толстым дном.
При взгляде на листочки с рассказом я вспомнил вдруг
взволнованного молодого человека. Как же все-таки странно он двигался! Мысль о
том, что он выследил меня в трех различных местах, заставила слегка вздрогнуть.
Наверное, я больше никогда его не увижу. С другой стороны… Ладно, еще будет
время разобраться с этим назойливым смертным. Сейчас мои мысли были о Дэвиде, и
сознание того, что впереди у нас целая ночь для беседы, приводило меня в
восхищение.
– Где это ты так нарядно оделся? – спросил Дэвид,
медленно скользя по мне взглядом и, казалось, не замечая, какое внимание я
уделяю его книгам.
– О, в одном небольшом магазине. Я никогда не ворую одежду у
жертв, если ты об этом. Кроме того, меня привлекают в основном люди из низов, а
они не слишком хорошо одеты.
Я устроился в кресле и решил про себя, что отныне оно станет
моим. Глубокое мягкое кожаное сиденье, пружины поскрипывают, но благодаря
высокой изогнутой спинке и широким прочным подлокотникам отдыхать в нем очень
удобно. Стоявшее напротив кресло Дэвида было совсем другого типа, но такое же
удобное, только чуть более потрескавшееся и потертое.
Он стоял перед огнем и все еще рассматривал меня. Потом тоже
сел, вынул пробку из хрустального графина, наполнил бокал и поднял его в знак
приветствия.
Сделав большой глоток, он слегка вздрогнул, когда жидкость
обожгла горло.
Внезапно я живо припомнил это ощущение. Вспомнил, как лежал
на сеновале амбара в родной Франции и точно так же, с точно такой же гримасой,
пил коньяк, а мой смертный друг и любовник Ники жадно выхватывал у меня из рук
бутылку.
