Теперь же – много-много месяцев спустя – на Лондон падал
снег, большие снежинки тихо опускались на высокое здание Обители Таламаски, а я
искал его, усталый и унылый, думая, что из всего мира я должен увидеться только
с ним. Я исследовал мысли членов ордена – как спящих, так и бодрствующих. Я их
взбудоражил и отчетливо услышал, как просыпается их бдительность, – так же
ясно, как если бы они включили свет, вскакивая с постели.
Но я уже получил что хотел.
Дэвид уехал в свою усадьбу в Котсуолд, в ту, что находится
поблизости от удивительной деревушки со старинным кабачком.
Ну что ж, я, несомненно, смогу ее найти. И я отправился на
поиски.
Валил тяжелый снег. Замерзший и злой, я понесся низко над
землей; от выпитой крови не осталось даже воспоминания.
Как всегда в разгар жестокой зимы, ко мне вернулись другие
сны – о злых снегах моего смертного детства, о промерзших каменных залах в
отцовском замке, о маленьком камине и об огромных мастиффах, храпящих рядом на
сене, обеспечивая мне уют и тепло.
Эти собаки погибли во время моей последней охоты на волков.
Я терпеть не мог вспоминать об этом, и все-таки мне всегда
было приятно мечтать, что я снова дома, где пахнет камином и могучими псами,
свернувшимися возле меня, что я жив, по-настоящему жив, что охоты вообще не
было; о том, что я не уехал в Париж и не ввел в соблазн могущественного
помешанного вампира Магнуса. В комнатушке с каменными стенами приятно пахло
собаками, и я в полной безопасности спал рядом с ними.
Наконец я добрался до небольшого поместья в стиле эпохи
королевы Елизаветы и увидел очень красивое каменное здание с крутыми крышами и
узкими фронтонами, с застекленными окнами в глубоких нишах – меньшего размера,
чем в Обители, но для такого дома – просто огромными.
Только в одной комнате горел свет. Это оказалась библиотека.
Возле большого камина, в котором громко трещали дрова, я увидел Дэвида.
В руках он держал знакомую кожаную записную книжку и что-то
быстро писал в ней обычной перьевой ручкой, даже не чувствуя, что за ним
наблюдают. Периодически он заглядывал в другую книгу в кожаном переплете,
лежавшую на столе. Я с легкостью определил, что это христианская Библия: две
колонки мелкого шрифта, золотой обрез и ленточка в качестве закладки.
Почти без усилий я рассмотрел, что Дэвид читает Книгу Бытия
и, очевидно, делает заметки. Рядом лежал экземпляр «Фауста». Что же, черт
возьми, так его заинтересовало?
Вся комната была заставлена книгами. За плечом у Дэвида
горела маленькая лампа. В северных странах много таких библиотек – уютных,
манящих, с низкими балками потолка и большими удобными кожаными креслами.
Но эта библиотека отличалась от остальных наличием в ней
свидетельств жизни, проведенной совсем в других краях, – драгоценных
напоминаний о прожитых годах.
Над пламенеющим камином подвешена пятнистая голова леопарда.
На правой стене, в противоположном конце, – огромная черная бизонья
голова. На полках и столах – многочисленные индийские бронзовые статуэтки. На
коричневом ковре возле очага, у двери и под окнами – маленькие индийские
коврики, словно разбросанные драгоценные камни.
В самом центре комнаты растянулась длинная огненная шкура
бенгальского тигра; голова ее со вставленными стеклянными глазами прекрасно
сохранилась, а эти огромные клыки я с ужасающей реальностью уже видел во сне.
Дэвид вдруг обернулся и долго смотрел пристальным взглядом
на этот трофей, потом словно против воли отвел глаза и вернулся к прерванному
занятию. Я попробовал заглянуть в его мысли. Ничего. Можно было не стараться.
Ни единого намека на мангровый лес, в котором мог погибнуть подобный зверь. Но
он опять взглянул на тигра и, забыв о ручке, глубоко погрузился в размышления.
Мне, как всегда, доставляло удовольствие просто наблюдать за
ним. Я обратил внимание на множество фотографий в рамках – на них был
запечатлен молодой Дэвид; многие явно были сделаны в Индии – перед красивым
бунгало с просторным крыльцом и высокой крышей. Здесь же – фотографии его
родителей, снимки его самого с убитыми животными. Объясняет ли это мой сон?
Я даже не заметил, как снег засыпал мои волосы, плечи,
скрещенные руки… Наконец я сбросил с себя оцепенение. До рассвета оставался
только час.
Я обошел дом, нашел черный ход, скомандовал щеколде
отодвинуться и вошел в теплый маленький холл с низким потолком. Вокруг – старое
дерево, насквозь пропитанное лаком или маслом. Я тронул руками косяки двери, и
передо мной промелькнуло видение огромного дубового леса, залитого солнцем, а
потом остались только тени. До меня донесся запах далекого костра.
И тогда я увидел, что в противоположном конце холла стоит
Дэвид и приглашает меня войти. Мой внешний вид, однако, почему-то его
встревожил. Ну да, конечно, я же весь в снегу и даже покрыт корочкой льда.
Мы вместе вошли в библиотеку, и я устроился прямо напротив
его кресла. Дэвид ненадолго оставил меня. Я уставился в огонь и чувствовал, как
тает на мне липкий снег, размышляя, зачем я пришел и как облечь это в слова.
Мои руки были такими же белыми, как снег.
Появившись снова, Дэвид протянул мне большое теплое
полотенце, я взял его и вытер лицо, волосы, а потом – руки. Как же это приятно.
– Спасибо, – поблагодарил я Дэвида.
– Ты был похож на статую, – ответил он.
– Да, я и вправду теперь похож на статую. Я ухожу.
– О чем ты? – Он сел напротив меня. – Объясни.
– Я собираюсь уединиться где-нибудь. Кажется, я придумал
способ с этим покончить. Но все не так просто.
– Зачем тебе это нужно?
– Я больше не хочу жить. Эта часть как раз несложная. Я не
стремлюсь к смерти так, как ты. Дело не в этом. Сегодня вечером я… – Я
замолчал. Мне вспомнилась старушка в цветастом халате на аккуратно застеленной
стеганым нейлоном кровати. А потом – странный молодой человек с коричневыми
волосами, который следил за мной, а потом подошел на пляже и передал рассказ,
до сих пор лежавший скомканным у меня в кармане.
Все это уже не имеет смысла. Кто бы он ни был, он пришел
слишком поздно.
И незачем вдаваться в объяснения.
Внезапно я увидел Клодию, как будто она стояла на пороге
другого измерения, смотрела на меня и ждала, пока я ее замечу. Как ловко наш
разум умеет вызывать такие реальные видения! Она стояла возле письменного стола
Дэвида, скрываясь в тени. Клодия, всадившая свой длинный нож мне в грудь: «Я
положу тебя в гроб, отец…» Но ведь я теперь постоянно вижу Клодию. Она мне
снится, снится, снится…
– Не нужно, – сказал Дэвид.
