Мне захотелось поцеловать ее, для меня она снова была
красавицей. Но я не осмелился рисковать. Дело не только в том, что я не хотел
ее пугать, – но желание убить ее стало почти непреодолимым. Некий
неистовый чисто мужской инстинкт во мне хотел заявить на нее свои права просто
потому, что я уже получил ее другим способом.
Через несколько часов я покинул Новый Свет и скитался по
миру ночь за ночью, охотясь в бурлящих трущобах Азии – в Бангкоке, в Гонконге,
в Сингапуре, а потом в тоскливой замерзшей Москве и в очаровательных старинных
городах Вене и Праге. Я ненадолго посетил Париж. В Лондон я не заглянул. Я
достигал пределов скорости; я поднимался вверх и кидался во тьму, иногда
приземляясь в городах, имени которых не знал. Я неустанно пил кровь отчаявшихся
и коварных, а иногда – заблудших, сумасшедших и абсолютно невинных, если они
попадались мне на глаза.
Я старался не убивать. Старался. За исключением тех случаев,
когда объект оказывался чертовски неотразимым, злодей высшего разряда. И тогда
смерть наступала медленно и жестоко, а по окончании голод мой ничуть не
уменьшался, и я уходил искать новую жертву, пока солнце еще не встало.
Никогда еще мне не было так просто управлять своими силами.
Никогда еще я не поднимался так высоко в облаках и не двигался так быстро.
Я часами гулял среди смертных по узким старым улочкам
Гейдельберга, Лиссабона, Мадрида. Я прошелся по Афинам, Каиру, Марокко. Я ходил
по берегам Персидского залива, Средиземного моря и Адриатики.
Чем я занимался? О чем думал? Что старое клише оказалось
правдой – мир принадлежал мне.
И куда бы я ни пошел, я открывал свое присутствие. Мысли
исходили от меня, как ноты от лиры.
Это Вампир Лестат. Вампир Лестат идет. Лучше посторонитесь.
Я не хотел видеть остальных. Я их особенно не искал, не
открывал им мысли, не прислушивался. Мне нечего было им сказать. Я хотел
только, чтобы они знали – я здесь побывал.
В разных местах я все же улавливал звуки безымянных
бессмертных, бродяг, нам неизвестных, разрозненных существ, избежавших
недавнего избиения нашего рода. Иногда я на миг мысленно замечал могущественное
создание, которое немедленно закрывало мысли. Периодически раздавался
отчетливый звук чудовища, бредущего сквозь вечность без хитрости, без истории,
без цели. Может быть, подобные твари останутся здесь навсегда!
Теперь у меня есть вечность, чтобы встретиться с этими
тварями, если мне когда-нибудь захочется. Единственное имя, которое приходило
мне на ум, было имя Луи.
Луи.
Я ни на секунду не забывал о Луи. Словно кто-то напевал мне
это имя на ухо. Что мне делать, если он когда-нибудь попадется мне на глаза?
Как обуздать свой характер? И буду ли я стараться?
В конце концов я устал. Одежда превратилась в лохмотья. Я
больше не мог оставаться в стороне. Мне хотелось домой.
Глава 31
Я сидел в неосвещенном соборе. Его заперли уже несколько
часов назад, но я тайком проник в одну из парадных дверей, утихомирив
сигнализацию. И оставил ее открытой – для него.
С момента моего возвращения прошло пять ночей. Работа над
квартирой на Рю-Рояль чудесным образом продвигалась, и, конечно, он не преминул
это отметить. Я увидел, как он стоит на крыльце дома напротив, подняв глаза к
окнам, и на секунду появился на балконе – смертный глаз ничего не заметил бы.
С тех пор я играл с ним в кошки-мышки.
Сегодня вечером я дал ему заметить себя у старого
Французского рынка. И как же он дернулся, увидев меня своими глазами, а рядом
со мной – Моджо, осознав, когда я подмигнул ему, что перед ним – настоящий
Лестат.
О чем он подумал в первый момент? Что Раглан Джеймс в моем
теле пришел, чтобы его уничтожить? Что Джеймс оборудует себе жилище на
Рю-Рояль? Нет, он с самого начала знал, что я – Лестат.
Потом я медленно направился к церкви, Моджо элегантно
двигался рядом. Моджо, мой якорь на доброй земле.
Я хотел, чтобы он пошел за мной. Но даже не поворачивал
головы, чтобы проверить, идет он или нет.
Ночь выдалась теплой, уже прошел дождь, заставив потемнеть
ярко-розовые стены старых зданий во Французском квартале и коричневые кирпичи и
оставив симпатичный глянец на плитах и булыжниках. Идеальная ночь для прогулок
по Новому Орлеану. Над стенами садов расцветали влажные ароматные бутоны.
Но для новой встречи с ним мне необходимы тишина и покой
неосвещенной церкви.
У меня немного дрожали руки – с момента возвращения в старое
тело такое со мной случалось. Физической причины для этого не было – то
подступала, то отступала ярость, длительные периоды удовлетворенности, потом –
приближение страшной пустоты, разверзавшейся вокруг меня, затем приходило
счастье, вполне полноценное, но хрупкое, словно тонкая фанера. Честно ли будет
сказать, что я сам не знал, в каком состоянии находится моя душа? Я вспоминал
безудержную ярость, с которой я размозжил голову Дэвида Тальбота, и содрогался.
Неужели мне до сих пор страшно?
Хм-м-м… Взгляни на эти загорелые пальцы с блестящими
ногтями. Прижимая кончики пальцев правой руки к губам, я ощутил дрожь.
Я сидел на темной церковной скамье, за несколько рядов от
ограды, окружавшей алтарь, смотрел на темные статуи, картины и всякие позолоченные
украшения, принадлежавшие этому холодному и пустому месту.
Уже первый час. Шум на Рю-Бурбон не стихает. Сколько там
кипящей человеческой плоти! Я уже поохотился. И поохочусь еще.
Но ночь издавала успокаивающие звуки. На узких улочках
квартала, в его квартирках, стильных барах, в изысканных коктейльных заведениях
и ресторанах смеялись и разговаривали, обнимались и целовались смертные.
Я поудобнее устроился на скамье и вытянул на спинке руки,
как на скамейке в парке. Моджо уже заснул в проходе, положив на лапы длинный
нос.
Что, если бы я был таким, как ты, мой друг? Внешне похожий
на дьявола, а внутри – большая свалка доброты. О да, доброты. Именно доброту
чувствовал я, обхватывая его руками и зарываясь лицом в мех.
Но теперь в церковь вошел он.
Я почувствовал его присутствие, хотя и не мог поймать ни
мыслей его, ни чувств, даже не слышал его шагов. Я не слышал, как открывается
или закрывается входная дверь. Почему-то я знал, что он здесь. Он вошел в мой
ряд и сел около меня, чуть поодаль.
Мы просидели молча много долгих минут, а потом он заговорил.
– Ты сжег мой домик, да? – спросил он тонким дрожащим
голосом.
– Тебе ли меня винить? – спросил я в ответ с улыбкой,
не сводя глаз с алтаря. – Кроме того, я тогда был человеком. Человеческая
слабость. Хочешь переехать ко мне?
– Это означает, что ты простил меня?
