У меня внезапно закружилась голова; в глазах несколько
помутнело. Не та больница! Я моргнул, пытаясь оторвать вневременные элементы от
тех, которые поддавались объяснению. На хромовых подставках у кроватей
поблескивали пластиковые пакеты с внутривенной питательной смесью, сияли
нейлоновые трубки, спускающиеся к крошечным иголкам, торчащим из тонких хрупких
ручек!
Это не Новый Орлеан! Это не та больница! Но взгляни на
стены! Разве они не каменные? Я стер со лба тонкую блестящую пелену кровавого
пота и уставился на испачканный в крови носовой платок. И нет ли на той дальней
кроватке золотоволосой девочки? Меня опять захлестнул приступ головокружения.
Мне показалось, что я смутно слышу высокий смех, веселый, полный легкой
насмешки. Но это, конечно, голос птицы в окружающей бескрайней темноте. Никакой
старой сиделки в домотканом платье до лодыжек и с платком на плечах. Уже
несколько веков, как ее нет, и того здания тоже.
Но девочка застонала; на ее круглой головке заиграли
отблески света. На одеяле я увидел ее пухлую ручку. И снова я попробовал
прочистить глаза. Рядом со мной на пол упала темная тень. Да, смотри, сигнал
тревоги с крохотными светящимися циферками, шкафы с лекарствами за стеклянной
дверцей! Не та больница, другая больница.
«Так ты пришел за мной, отец? Ты сказал, что повторишь все
заново».
– Нет, я ее не трону! Я не хочу ее обижать! – Я что,
шепчу все это вслух?
Она сидела далеко-далеко, в маленьком кресле на самом конце
узкой комнаты, болтая ногами, и волосы замысловатыми кудрявыми волнами падали
на взбитые рукава.
«А, ты пришел за ней. Ты сам знаешь, что это правда».
«Ш-ш-ш, ты разбудишь детей! Уходи. Тебя здесь нет!»
«Все знали, что ты одержишь победу. Все знали, что ты
поразишь Похитителя Тел. И вот… ты пришел за ней».
«Нет, не за тем, чтобы причинить ей зло. Но чтобы
предоставить ей возможность выбора».
– Месье? Я могу вам помочь?
Я поднял глаза на стоящего передо мной человека, на доктора
с испачканными бакенбардами и крошечными очками. Нет, не тот доктор! Откуда он
взялся? Я уставился на табличку с именем. Мы во Французской Гвиане. Вот почему
он говорит по-французски. А в конце палаты нет никакого стула, и ребенка тоже
нет.
– Увидеть Гретхен, – прошептал я. – Сестру
Маргариту. Я думал, что она в этом здании, так как разглядел ее через
окно. – Я знал, что она здесь.
Глухой шум в конце палаты. Ему не слышно, зато слышно мне.
Идет. Я внезапно уловил ее запах, смешанный с запахом детей и стариков.
Но даже эти глаза не справлялись с невыносимым мраком.
Откуда в этом помещении исходит свет? Она только что погасила крошечную
электрическую лампочку у дальней двери и теперь шла, минуя кровать за кроватью,
быстрым упругим шагом. Доктор сделал усталый жест и прошаркал мимо.
Не глазей на запачканные бакенбарды, не глазей на очки и
сгорбленную спину. Ведь ты видел у него на кармане табличку с именем. Это не
призрак!
Он вышел, волоча ноги, и за ним глухо хлопнула дверь.
Она остановилась в прозрачной темноте. Какие красивые
волнистые волосы, убранные со лба, и какие красивые, большие, неподвижные
глаза. Еще не увидев меня, она увидела мою обувь. И внезапно осознала, что
здесь чужак, бледная беззвучная фигура – из меня не вырывалось даже звуков
дыхания – в абсолютной тишине ночи, и ему здесь не место.
Доктор исчез. Казалось, его поглотили тени, но он,
разумеется, оставался где-то там, в темноте.
Я стоял против света, сочившегося из офиса. Меня обволакивал
ее аромат – кровь и чистый запах живого существа. Господи, видеть ее этими
глазами, видеть ее блестящие щеки. Но я заслоняю свет, не так ли? Дверь совсем
маленькая. Хорошо ли ей видны черты моего лица? Видит ли она жутковатый
неземной цвет моих глаз?
– Кто вы? – Тихий, настороженный шепот. Она стояла
вдалеке, остановившись на полпути в проходе, и смотрела на меня исподлобья,
из-под темных, сведенных к переносице бровей.
– Гретхен, – отозвался я. – Это Лестат. Я пришел,
я же обещал, что приду.
Ничто не дрогнуло в длинной узкой палате. Кровати словно
застыли под сетками. Но по искрящимся пакетам с жидкостью двигался свет, как
будто в смыкающейся тьме сверкали многочисленные серебристые лампочки. Я слышал
тихое ровное дыхание спящих маленьких тел. И тупой ритмичный звук, как будто
ребенок, играя, без конца стучит пяткой по стулу.
Гретхен медленно подняла правую руку и, инстинктивно
защищаясь, положила пальцы на грудь, у основания горла. У нее ускорился пульс.
Я увидел, как она сжала пальцы, как будто на медальоне, а потом на тонкой как
нитка золотой цепочке блеснул свет.
– Что это у тебя на шее?
– Кто вы? – повторила она резким, скрежещущим шепотом,
и у нее задрожали губы. В ее глазах отразился тусклый свет, исходящий из офиса.
Она уставилась на мое лицо и руки.
– Это я, Гретхен. Я не причиню тебе вреда. Мне и в голову
такое не приходило. Я пришел, потому что обещал прийти.
– Я… Я вам не верю. – Она попятилась по деревянному
полу, тихо зашуршали резиновые подошвы.
– Гретхен, не пугайся меня. Я хотел, чтобы ты знала – я
сказал тебе правду. – Я говорил так тихо. Ей меня слышно?
Я видел, что она, как я сам несколько минут назад, пытается
прочистить глаза. Ее сердце неистово забилось, под жесткой белой
хлопчатобумажной тканью красиво задвигалась грудь, а к лицу внезапно прилила
густая кровь.
– Я здесь, Гретхен. Я пришел поблагодарить тебя. Держи,
позволь мне отдать это тебе, для миссии.
Я как дурак полез в карманы, полными пригоршнями извлек
оттуда барыши Похитителя Тел и протянул ей; у меня, как и у нее, дрожали
пальцы, а деньги оказались грязными и дурацкими, как куча мусора.
– Возьми, Гретхен. Держи. Они помогут детям. – Я
повернулся и опять увидел свечу – все ту же свечу! Откуда здесь свеча? Я
положил рядом с ней деньги, услышав, как под весом моего тела скрипнули
половицы, когда я шагнул к столику.
Когда я повернулся к ней, она направилась ко мне, опасливо,
с широко раскрытыми глазами.
– Кто вы? – в третий раз прошептала она. Какие у нее
большие глаза, какие темные зрачки, пляшущие по мне, как пальцы, тянущиеся к
тому, обо что можно обжечься. – Еще раз прошу вас сказать мне правду!
– Лестат, которого ты выходила в своем собственном доме,
Гретхен. Гретхен, я вернул свое настоящее тело. Я пришел, потому что обещал
прийти.
Я едва мог сдерживаться; по мере того как усиливался ее
страх, как каменели ее плечи, как плотно сжимались ее руки, как ладонь,
державшая цепочку, задрожала, во мне распалялось былое бешенство.
