На туалетном столике горела всего одна лампа. Дэвид сидел на
ближайшей к двери кровати, одетый только в длинную белую рубашку от пижамы, и
курил небольшую сигару. Мне понравился ее запах – густой и сладкий.
У него, как всегда, был исполненный достоинства вид, а в
глазах, наблюдавших за тем, как я принес из ванной полотенце и вытер волосы и
тело, сквозило привычное любопытство.
– Только что звонил в Лондон, – сказал он.
– Какие новости? – Я вытер полотенцем лицо, потом кинул
его на спинку стула. Теперь, когда кожа высохла, прикосновения ветерка были
особенно приятны.
– Ограбление в горах над Каракасом. Очень похоже на
преступление на Кюрасао. Большая вилла, полная артефактов, драгоценных камней,
картин. Многие вещи разбиты; украдены только мелкие ценности; три трупа. Мы
должны благодарить богов за бедность человеческого воображения – за саму
подлость амбиций этого человека – и за то, что возможность остановить его
подвернулась так скоро. Со временем в нем бы проснулся чудовищный потенциал. В
данный момент он – предсказуемый дурак.
– А кто использует все, чем обладает? – спросил
я. – Наверное, нескольким храбрым гениям известны их истинные пределы. А
что делать всем остальным, если не жаловаться?
– Не знаю, – сказал он, и по его лицу пробежала легкая
грустная улыбка. Он отвел взгляд. – Как-нибудь ночью, когда все кончится,
расскажи мне еще раз, как все было. Как ты смог, находясь в прекрасном молодом
теле, так возненавидеть этот мир.
– Расскажу, но ты никогда не поймешь. Ты – по ту сторону
зеркала. Только мертвые понимают, как ужасно быть живым.
Я вытащил из чемоданчика свободную хлопчатобумажную
футболку, но не стал ее надевать. Я сел рядом с ним на кровать. Потом
наклонился и еще раз ласково поцеловал его лицо, как в Новом Орлеане, и мне
понравилось прикосновение его небритой кожи так же, как мне, настоящему
Лестату, нравились подобные вещи, когда вскоре я должен был получить сильную
мужскую кровь.
Я придвинулся к нему поближе, когда он внезапно схватил меня
за руку, и я почувствовал, что он мягко меня оттолкнул.
– Почему, Дэвид? – спросил я его.
Он не ответил. Он поднял правую руку и отвел мои волосы с
глаз.
– Не знаю, – прошептал он. – Я не могу. Просто не
могу.
Он изящно поднялся и вышел из комнаты в ночь. Сначала меня
слишком разозлила оборвавшаяся страсть, чтобы что-то предпринимать. Потом я
последовал за ним. Он спустился к песку и стоял там в одиночестве, как перед
этим стоял я.
Я подошел к нему сзади.
– Скажи мне, пожалуйста, почему нет?
– Не знаю, – повторил он. – Знаю только, что я не
могу. Я хочу, поверь мне. Но не могу. Мое прошлое… оно так близко. – Он
глубоко вздохнул и ненадолго замолчал. Потом продолжил: – Я так отчетливо помню
те дни. Я как будто снова в Индии, в Рио. Как будто вернулась моя юность.
Я знал, что сам во всем виноват. Я знал, и бесполезно было
приносить извинения. Но это не все. Я был существом порочным, и даже в этом
теле Дэвид ощущал присутствие зла. Он чувствовал сильнейшую вампирскую
жадность. Гретхен ее не почувствовала. Я обманул ее с помощью тепла и улыбок.
Но когда на меня смотрел Дэвид, он видел перед собой хорошо знакомого ему
голубоглазого демона.
Я ничего не сказал. Я просто посмотрел вдаль, в море.
Отдайте мне мое тело, подумал я. Пусть я стану прежним дьяволом. Забирайте
жалкую смесь желаний и слабости. Возьмите меня назад, в темный рай, где мне и
место. И вдруг мне показалось, что мое одиночество и мое горе ничуть не менее
ужасны, чем были до эксперимента, до краткого пребывания в человеческой плоти.
Да, выпустите меня из нее. Пускай я буду наблюдателем. Как я мог быть таким
глупцом?
Я слышал, что Дэвид что-то говорит, но слов не разбирал. Я
медленно поднял глаза, вырываясь из мыслей, увидел, что он повернулся ко мне
лицом, и понял, что его рука мягко лежит на моей шее. Я хотел сказать что-нибудь
злое: «Убери свою руку, не мучай меня», – но не сказал.
– Нет, ты не порочен, дело не в этом, – прошептал
он. – Дело во мне, как ты не понимаешь. Дело в моем страхе! Ты не
представляешь, что значит для меня это приключение! Вновь оказаться в этой части
великого мира – и вместе с тобой! Я люблю тебя. Я люблю тебя безнадежно и
безумно, я люблю твою душу. Как ты не понимаешь, она не порочная. И не жадная.
Но она огромна. Она возобладала даже над этим молодым телом, потому что это
твоя душа, неистовая, неукротимая, вневременная, – душа настоящего
Лестата. Я не могу тебе уступить. Я просто… не могу. Если я это сделаю, то
потеряю себя навсегда, как если бы… если бы…
Он замолчал, слишком взволнованный, чтобы продолжать. Я не
мог не слышать в его голосе боль, слабую дрожь, подрывающую его глубинную
твердость. Как я смогу себя простить? Я молча стоял и смотрел мимо него в
темноту. Слышались только приятное биение волн и тихое потрескивание пальм.
Какое огромное небо; как красивы, глубоки и спокойны предрассветные часы.
Я увидел лицо Гретхен. И услышал ее голос:
«Сегодня утром был момент, когда я подумала, что могу от
всего отказаться – лишь бы остаться с тобой… Я чувствовала, как меня уносит,
как раньше уносила музыка. И если бы ты сказал: “Пойдем со мной”, – даже
сейчас я могла бы это сделать. Если бы твой мир существовал на самом деле…
Смысл целомудрия заключается в том, чтобы не влюбляться. А в тебя я могла бы
влюбиться. Я это знаю».
А за этой пылающей картиной, смутной, но неоспоримой,
возникло лицо Луи, и я услышал, как его голос произносит слова, которые мне
хотелось забыть.
Где же Дэвид? Я должен очнуться от этих воспоминаний. Они
мне не нужны. Я поднял глаза и снова увидел его, а в нем – знакомое
достоинство, сдержанность, нерушимую силу. Но и боль тоже.
– Прости меня, – прошептал он все еще неровным голосом,
стараясь не терять внешней красоты и элегантности. – Выпив кровь Магнуса,
ты испил из источника юности. На самом деле. Ты никогда не узнаешь, каково быть
таким стариком, как я. Да поможет мне Бог, я ненавижу это слово, но это правда.
Я стар.
– Понимаю, – сказал я. – Не беспокойся. – Я
наклонился и еще раз поцеловал его. – Я оставлю тебя в покое. Пойдем, нам
нужно выспаться. Обещаю: я оставлю тебя в покое.
Глава 21
– Господи, Дэвид, ты только посмотри!
