– Завтра пойдешь отрабатывать жратву, – сказала я Ронскому.
На студии нас ждал мужик в тренировочном костюме.
– Меня зовут Фрэнк. Я – тренер, – представился он. – Можно посмотреть вашу собачку?
Ронский покорно терпел, пока Фрэнк заглядывал ему в пасть и уши.
– Нормально. Он обучен каким-нибудь командам?
Я перечислила жизненные достижения Рон-ского: «сидеть», «лежать», «дай лапу», «чтоб ты сдох!» (при этом мой питомец валится на спину, подкатывает глаза и начинает хрипеть).
– Правда, он глухой и понимает только язык жестов, – пояснила я.
Фрэнк сдвинул кепку на затылок.
– Интересно. А еще что он умеет?
– Может сделать «По приютам я с детства скитался».
Я вытащила из кармана конфету, и Ронский тут же сделал трагическое лицо, сел на попу и замахал передними лапами.
– О, то что надо!
Внутри съемочного павильона царил хаос. Штук десять разнопородных собак гавкали, чесались и заглядывали друг другу под хвосты.
Ронский заметил в толпе аппетитную пуде-лицу. Я дернула поводок.
– К ноге!
Он растерянно посмотрел на меня: «Мама, там же девочки! Там любовь!»
– Какая тебе любовь? Ты же кастрированный!
Ронский трагически передохнул: «Ах, да. Я забыл».
На Зэке была белая куртка, высокие колпак и белоснежный фартук. Он должен был играть графского повара, которому поручено накормить хозяйских собак.
– Мардж, привет!
Я смутилась. Он был такой открытый, праздничный, накрахмаленый. А я всю дорогу репетировала, как сухо поздороваюсь и пройду мимо.
Молчать было неудобно.
– Как карьера? – спросила я.
– Хорошо. Вчера фашиста играл, сегодня повара, а завтра буду Рим разрушать. Мне только что агент позвонил: HBO телесериал снимает, и им нужны вандалы. Я как раз подхожу, у меня даже опыт работы имеется.
Зэк рассказал, как у них в школе засорился женский туалет, и во дворе поставили пластиковую кабинку. Забравшись на верхний этаж, они с пацанами дождались, когда директриса вошла внутрь, и скинули на крышу кабины шарик с водой. Крышу проломило, директриса без трусов выскочила, а эти негодяи засняли все на камеру.
– Ну вы козлы!
– Знаешь, как меня папка ремнем отходил? А потом еще из школы отчислили.
Все вернулось на круги своя. Мы с Зэком болтали и хихикали – точь-в-точь как раньше. Не пойму я этого мальчишку. То он сильный и безумно очаровательный, а то серый и протухший. Но себя я понимаю еще меньше… Зачем я потащилась на эти дурацкие съемки? Нервных потрясений захотелось?
Фрэнк позвал собачников к себе. Режиссер объяснил диспозицию:
– Здесь у нас графская кухня, здесь повар, он варит обед. В открытую дверь вбегают собаки, рассаживаются вокруг повара… Все знают команду «сидеть»?
– Все…
– Отлично. Потом цирковые собаки показывают номера и требуют в награду собачьи консервы. Остальные сидят смирно для массовки. Понятно?
– Понятно…
Звуковики выставили микрофоны, включились юпитеры.
– Мотор!
Собачья свора ворвалась в кухню.
– Сидеть! Сидеть! – зашипели владельцы. Я помахала Ронскому рукой, и он сел вместе
с остальными. Но тут ему вспомнилось, что он давным-давно не мыл свои причиндалы.
– Стоп! Стоп! – заорал режиссер. – Это что?!
Ассистенты и звуковики давились смехом. Я подошла к Ронскому и схватила его за шкирку.
– Сядь по-нормальному, сукин сын!
Он поглядел на меня беспорочными глазами: «Пардон, зачесалось!»
– Мотор!
Все заново: собаки бегут, рассаживаются. На этот раз попу Ронского захотела понюхать сексапильная пуделица.
– Стоп! Это чья собака? Я выступила вперед.
– Моя.
– Уберите! Она всех отвлекает.
Фрэнк прошептал несколько слов на ухо режиссеру.
– Хм, сирота, говоришь? Давай его отдельной сценой.
Собак еще раз прогнали туда-сюда. Наконец нужное количество дублей было снято. Пу-делица показала сальто, бульдоги станцевали полечку.
– Где этот ваш… как его? – сказал режиссер.
Я поставила Ронского под юпитеры.
– Ну, можешь показать сиротку?
При виде конфетки, глаза Ронского наполнились слезами, губы задрожали, а лапки потянулись за милостыней.
– Класс! Еще раз прогоняем. Мотор!
И на этот раз все пошло чудесно: Ронский подбежал к Зэку, сделал «сиротку» и получил миску с консервами.
– Круто! – шепнул режиссер и выставил сжатый кулак.
Он не знал, что это наша команда «чтоб ты сдох!» Ронский выронил из пасти корм, упал на спину и захрипел.
– Отравился, – констатировал Зэк.
Режиссер сказал, что Ронский вряд ли попадет на экран.
– Да ладно, не расстраивайся! – утешал меня Зэк. – Пошли лучше обмывать дебют.
Я смотрела на него и не могла понять, чего он хочет. Я ведь «больная мозоль»: какой смысл надавливать на нее? И все равно пошла с ним – не смогла отказаться.
Я бросила машину на стоянке и мы отправились в кабак. Если бы Пол узнал об этом, он бы меня прибил. Вернее, развернулся и ушел.
У всего есть свое объяснение. Я пошла пьянствовать с Зэком по двум причинам. Во-первых, нам нужно было превратить «почему» в «потому что». А во-вторых… ну ведь приятно, когда за тобой ухлестывают красавцы!
В баре было душно и весело. Пианист бренчал хиты 1980-х, общество с энтузиазмом подпевало, а мы с Зэком сидели в углу и сражались на зубочистках. Я победила и потребовала исполнять желание.
Зэк погладил мою коленку под столом.
– Это?
– Сейчас по мозгам получишь! – рявкнула я.
Зэк справедливо полагал, что мало кто в больном уме и нетрезвой памяти может устоять перед ним. Пришлось срочно припоминать его грехи.
– Я вообще-то тебя ненавижу. Ты трусливый, неблагодарный шантажист, пьяница и мелкий уголовник…
Зэк слушал меня, подперев щеку рукой.
– Ты такая смешная – пытаешься разгневаться, только не помнишь, как это делается…
– Еще как помню!
– Мардж, не разводись со мной! Я аж поперхнулась.
– Это еще почему?
– Да не нужен тебе этот адвокат! Он правильный и скучный, а за мной вся полиция графства гонялась. Обо мне интересно думать.
