– Я полюбил все русское, – сказал Тони.
Тамара ответила, что из американского ей нравятся только вентиляторы: «У нас тут ужасная жара!» Мистер Олман показался ей совсем некрасивым.
На следующий день он явился к ней с большим театральным веером:
– Готов исполнять свой долг.
Он служил в адвокатской конторе. Его наняли по объявлению, в котором значилось:
«Соискатель должен знать английский и китайский языки, морское право, международное право, решения федеральных судов, право сорока восьми американских штатов, округа Колумбия и Филиппин. Для практики в судах Французской концессии желательно знать французский язык и Кодекс Наполеона. Умение ездить верхом – обязательно».
Все белые адвокаты Шанхая увлекались конным поло, и если новичок не играл с ними, он вскоре ехал назад в метрополию.
– Тамара, на сколько баллов из десяти вы оцениваете свои чувства ко мне?
Она была молода, ей нравилось дразнить мужчин.
– На пять.
Она смотрела ему в глаза и ждала обиды и красных пятен на щеках. Олман действительно покраснел, но от счастья.
– Целых пять? Расскажите скорей, за что вы любите меня наполовину!
– Вы хороший, вы знаете Кодекс Наполеона…
Отца свалил сердечный приступ, и Тамара осталась одна – матери у нее не было.
Олман пришел, стал звонить из отцовского кабинета в банк. Тамара в соседней комнате снимала с гвоздя картину с видом Петербурга: хотела подарить Тони, раз он любит все русское. Тони с кем-то спорил, ударил по стене кулаком. Кусок кладки выпал: дома для иностранцев строили наспех – у многих такое случалось. Олман и Тамара глядели друг на друга сквозь пыль. Он с трубкой в руках, она – с картиной «Петербург».
– Пойдете за меня замуж?
– Да.
3
Никто – ни Иржи, ни Лемуан – не знал, что Нина умирала от стыда после разговора с Олманом. Он смотрел на нее, как смотрят на гимназиста, который убежал на фронт с рогаткой. Мягко пожурил, подсказал, как надо вести дела.
Теперь Нина ехала веселить его жену: только за этим ее пригласили. Пусть Олман хихикает, пусть его Тамара развлекается… Нам только ногу в дверь просунуть, дальше разберемся. И споем вам, и станцуем, если надо.
Электрический звонок на чугунных воротах. За ними – дорожки, посыпанные песком, пар над газонами, цветники. Слуга повел Нину вокруг дома. Птицы кричали среди деревьев; тяжелые капли падали с веток.
Из-за кустов – хохот, шум.
– Сюда, пожалуйста! – поклонился слуга.
В комнате на первом этаже не было одной стены: вот сад – и сразу камин, рояль с нотами, узорчатые диваны. На ковре трое мальчишек в скаутской форме строили крепость из спичек. Голые ноги, обгоревшие на солнце носы. Все трое похожи на Олмана и друг на друга.
– Куда ты суешься? – кричал один по-английски. – Это же крыша! Сейчас все из-за тебя упадет!
– Ничего не упадет! Ма-а-ам! Ну скажи ему!
Под роялем два гончих щенка глодали огромную кость – каждый со своей стороны.
– Мы вас уже ждем, – сказал голос из глубины комнаты.
Тамара сидела в нише – то ли на кресле, то ли на кровати. Вокруг горы разноцветных подушек с кисточками, на резном столе – китайский чайник.
Не женщина, а флаг Российской империи – сине-бело-алый. Темно-голубое платье, белые волосы и губы карминно-красные. На груди – жабо, руки в атласных перчатках до локтя.
– Нина Васильевна? Очень приятно. А меня называйте без отчества – я отвыкла, совсем обшанхаилась.
Дети вскочили, поздоровались.
– Брысь отсюда! – приказала Тамара. – И псов своих заберите – видеть их не могу! Выпьете со мной кофейку, Нина Васильевна?
Тамара улыбалась. Спина ее была прямой и неподвижной.
Нина рассказывала о себе, в меру подшучивала над бестолковыми белыми генералами, передразнивала судового повара, не умеющего варить батат. Она чувствовала: ее пробуют – так протыкают пирог лучиной: не сырой ли?
Описала, как можно веселить гостей чехословацкого консула:
– Обед и танцы будет снимать настоящий кинооператор.
– Где мы его возьмем? – удивилась Тамара.
– У китайцев. В Шанхае недавно открылась киностудия – я читала об этом в газете.
У Тамары загорелись глаза.
– Хорошо… Отлично, такого ни у кого не было! Надо еще подумать о безопасности: приглашать будем только тех, у кого нет связей с настоящими дипломатами. Я подготовлю список гостей. Идеальный вариант – богатая молодежь. Юноши и девушки будут заняты друг другом и вряд ли станут интересоваться происхождением вашего консульства. А мы все это подадим под соусом «знакомства с чехословацкой культурой».
Тамара взяла блокнот и быстро подсчитала, во что обойдется прием и сколько ящиков шампанского можно на него списать.
– Будем продавать билеты на фильм и копии пленки – на этом тоже заработаем. Бог мой, Нина Васильевна, как я рада, что вы здесь и что вы говорите по-русски!
Они пили кофе и придумывали. Маскарад «Через сто лет» – знакомый Олмана привез в Шанхай чудесный материал под названием «целлофан». Сбыть его не получилось – никто не знал, что с ним делать. Надо купить несколько отрезов по дешевке и перепродать гостям на костюмы будущего.
«Русские сезоны» – среди беженцев из России полно талантливых артистов. Можно кого-нибудь пригласить.
«Олимпийские игры» – гости устраивают спортивные состязания, но в греческих костюмах…
Тамара была умна и свободна. Она была взрослой, а этой взрослости Нине так не хватало! Когда-то давно, в детстве, мать велела ей отнести ведро вишни подруге. Нина думала, что кто-нибудь из девчонок во дворе поможет, – никто не помог. Она тащила ведро из последних сил и плакала, надрываясь.
– Давай понесу, – сказала незнакомая женщина. – Куда идти?
Нина искала слова благодарности – и не находила. Слишком мелкими казались просто «спасибо» и «слава богу» в обмен на то, что эта женщина взвалила на себя ее беду.
То же чувство охватило Нину и сейчас.
Лохматая голова одного из мальчишек сунулась в дверь.
– Мам, там папа приехал! Он велел передать, что до смерти тебя любит!
Потом был ужин. В мгновение ока накрыли стол, запустили детей. Тамара учила их делать катапульты из ложек и вязать морские узлы на салфетках. Ее муж, осипший после трехчасового выступления в суде, вкусно ел, больше всех смеялся и рассказывал о том, как на Янцзы поймали пиратов. Оказалось, что шайкой командовала молодая девица.
Мальчишки слушали раскрыв рты, но Нина заметила, что все байки Олмана предназначались Тамаре. Он смотрел на нее и улыбался. Он целовал ей руку и произносил одними губами: «Я люблю тебя».
