Шли как чужие. Ада молчала – руки в карманах. Первой не выдержала:
– Ваш батюшка ест как слон! Кто кормить его будет?
– Я работу нашел. Завтра принесу денег.
– Вы хоть подумали, где будете спать? Батюшка полкомнаты занимает…
– Слушай сказку, – перебил Клим. – Жил-был богатый купец. Половину дохода он тратил на соседей: кому избу построит, кому лошадь купит. Царь вызвал купца к себе. «Зачем, – спрашивает, – ты деньги раздаешь? Ведь тебе от этого один убыток». А купец ему: «Если я один буду богат, так у меня соседи воровать начнут. Если же всякий вокруг будет сыт и доволен, воровать ни к чему. И потом, государь, с богатым я дело могу завести, он мне при случае поможет. А с убогого что взять?»
– Теперь я понимаю, почему от вас жена ушла, – зло фыркнула Ада. – Вам чужие всегда дороже своих.
– По лбу получишь, – пообещал Клим.
Лицо у него было растерянное. Будто застали его за неприличным.
Глава 9
1
Феликс Семенов Родионов – кадет восемнадцати лет, русский, православный, сирота на попечении корпуса, – отбывал наказание в карцере.
По распоряжению властей Хабаровский и Сибирский корпуса втиснули в особняк на Синза-роуд. Спали вповалку – даже на лестницах; под карцер выделили стенной шкап.
Егорыч, дежурный дядька, разрешил Феликсу открыть дверь – чтоб не в темноте сидеть.
– Эх, кадети, кадети, куды бы вас дети, – ворчал он, пришивая пуговицу к гимнастерке.
Феликс вертел в руках оторванный шпингалет и передергивал его как винтовочный затвор.
Его отправили в карцер за оскорбление дамы. Во время сидения на кораблях на борт поднялась супруга бывшего российского консула Гроссе – воздушная Элла Павловна.
– Вам лучше вернуться в Россию, – сказала она. – Мы уже телеграфировали советскому правительству, чтобы вас приняли назад.
Розовая, холеная, сроду не жравшая тухлой солонины и американских галет в намертво приставшей обертке, Гроссе всю войну просидела в Шанхае. Феликс нарушил строй и сказал непотребное: пусть она сама едет к большевикам, раз не понимает, что творится сейчас в России.
Элла Павловна оскорбилась, нажаловалась директору.
– Родионов, извинитесь, – потребовал тот.
Феликс посмотрел ему прямо в глаза:
– Нет.
На корабельной гауптвахте ютилась купчиха с детьми, и наказание перенесли на потом. Когда корпуса сошли на берег, Феликс сам явился к директору:
– Сажайте в карцер.
Директор распорядился, но на прощание сжал руку кадета:
– Молодец!
2
Феликс не помнил матери – она умерла, когда ему было два года. Говорили, что он очень похож на нее: смуглый, зеленоглазый, длинношеий. От отца ему достались горбатый нос и длинные кривые ноги.
Отец сгинул во время наступления 1915 года, и сироту определили в Иркутский кадетский корпус – во второй класс.
– Бить тебя будут, как бубен, – сказал дядька Егорыч.
Феликс испугался:
– За что?
– А так… Чтобы кадета из тебя сделать. Тут, голубчик, шпаков не любят.
Феликс помнил свой первый день в корпусе: гром барабанов, лавина мальчишек на лестнице. После занятий строем пошли в столовую. Хор ахнул молитву, зазвенела посуда.
В классе Феликс чувствовал себя зверьком, брошенным на съедение. Шея чесалась – то ли от несмытых после бритья волосков, то ли от настороженных взглядов.
– За двести лет существования кадетские корпуса дали России бесчисленное множество героев и выдающихся на всех поприщах государственных деятелей… – говорил офицер-преподаватель.
Вечером в умывальне Феликс подрался с Башкировым – белобрысым сильным мальчиком из того же отделения. Они ринулись к одному крану, и никто не желал уступать. Сцепились, покатились по кафельному полу. Кадеты радостно улюлюкали.
На следующий день воспитатель отправил обоих мыть окна во втором этаже (денег у корпуса не было, приходилось самим справляться):
– Один моет – второй его за пояс держит. Плохо будете мыть – заставлю переделывать. Плохо будете держать – уроните товарища на мостовую. И потом вам с этим грехом жить.
С этого дня Феликс и Башкиров стали друзьями. Жадно читали фронтовые сводки, по ночам шептались: вырастем и покажем проклятым немцам почем фунт лиха.
Революция, смерть Государя. Советы решили сделать из корпуса «красную пролетарскую военную гимназию»: погоны спороть, знамена убрать, иконы – в печь. На общем собрании кадеты постановили: не подчиняться. Башкиров размазывал слезы по лицу:
– Сволочи! Мы им покажем!
Старшие удрали к белым партизанам, а малышню оставили на попечение семинаристов. Постепенно в город подтягивались кадеты из Омска, Ташкента, Оренбурга. Всех вместе теперь называли Сибирский корпус. В конце 1919 года офицеры-воспитатели решили эвакуировать кадетов и прибившихся к ним воспитанниц женских институтов. Тиф, вши, голод. На станции Слюдянка большевики организовали забастовку железнодорожников. На улице мороз – птицы дохли на лету, а в неподвижных вагонах – сотни детей, без топлива и продовольствия. У Феликса началось воспаление легких. Если бы рабочие не дали паровоз и уголь, не довезли бы до города – все, конец.
Во время сибирского отхода Феликс убил человека. Красные разобрали пути и обстреляли поезд. Кадеты приняли бой. Пленных было пятьдесят три человека, их заставили починить полотно, а потом ликвидировали. Феликс целился комиссару между глаз. Попал.
Добрались до Владивостока, разместились в казармах на острове Русский. Союзники подкармливали и одевали: японцы дали ботинки, французы – штаны, американцы – френчи.
За каждую малость – тетрадки, карандаши, чернила – приходилось сражаться. Но было весело; когда в казармах отключали свет, пели на несколько голосов «Из-за леса копий и мечей» и «Ревела буря, дождь шумел». Летом катались на лодках, ходили на экскурсии по округе, собирали камни и гербарии для музея естественной истории. Во время каникул семиклассники отправлялись повоевать во всевозможные отряды, а потом возвращались. Их уважали.
При эвакуации из Владивостока почти все кадеты-иркутцы оказались на «Лейтенанте Дыдымове». Туда же погрузили имущество корпуса и библиотеку. Только Феликса, Башкирова и дядьку Егорыча перевели на «Байкал» вместе с арсеналом.
Феликс видел, как «Лейтенант Дыдымов» шел ко дну. «Байкал» потерял управление и не мог прийти на помощь. На «Дыдымове» плыли друзья, учителя – все, что было у Феликса дорогого.
3
– Выходи, арестант, – сказал Башкиров.
