— Ну-ну, — — пробормотала Надежда. — Не хочу
тебя расстраивать, но расслабляться еще рано. Будь осторожна, по телефону о
таких делах ни слова, я на днях заеду, поговорим.
Я пожала плечами. Все происшедшее так хорошо укладывалось в
мою сегодняшнюю концепцию, что полоса неудач в моей жизни закончилась. Вот и
альбом с проклятой фотографией исчез.
Наутро я проснулась пораньше. Проснулась сама, без
будильника. И это был хороший признак. Потому что в последнее время я сначала
долго лежу без сна, потом наконец проваливаюсь в сон, и снятся мне не то чтобы
кошмары, а какие-то противные черно-белые сны. А под утро сон становится
особенно тяжелым, так что будильник звонит несколько минут, прежде чем я
очухаюсь. Но сегодня все было иначе. Я собиралась на работу даже с радостью:
хотелось что-то делать, выйти из дому. Мы с Лешкой позавтракали, я провела обычную
воспитательную беседу на тему хорошего поведения за столом у Тамары Васильевны
и неприставания к ее коту Барсику — тот этого очень не любит.
— Мама, смотри! — Сын огорченно держал в руке
поникшую розу.
Букет подарил Андрей три дня назад.
И вот две розы чувствовали себя прекрасно, а одна совсем
завяла. Не годится оставлять четное количество цветов в доме — это плохая
примета. Я подумала немного, а потом взяла темно-красную розу с собой.
В квартире на Шпалерной все было как обычно, с той лишь
разницей, что я посмотрела на беднягу другими глазами. Я вспомнила вчерашний
день, солнце, зелень, свежий воздух и ужаснулась. Доктор Крылов прав, Саша
действительно долго не протянет, сидя тут в четырех стенах. Допустим, из дому я
не могу его вывести — неизвестно, как он будет реагировать на улицу, — но
есть же лоджия.
— Привет, — сказала я и протянула ему розу.
Он повернулся на звук моего голоса, взял розу, укололся о
шип, посмотрел удивленно.
Потом понюхал. Не знаю, что это было, но мне показалось, что
именно в этот момент что-то с ним произошло.
— Тебе нравится? — ласково спросила я. —
Поставить в воду?
Но он уже бросил розу и опять скособочился на диване.
Понятно, ведь после аварии он четыре года жил с матерью. Если уж родная мать не
смогла до него достучаться, то я-то куда лезу? Тем не менее мне захотелось
сделать для горемыки что-то хорошее.
Волосы его некрасиво лежали на воротнике старенькой рубашки,
и я решила его подстричь, да и побрить заодно. Обычно этим занималась Павлина
Ивановна, но у нее плохо со зрением, так что Саша был весь какой-то
клочковатый. Я, конечно, не парикмахер, но здорово натренировалась на Лешке.
Только вот приличных ножниц у этой мымры явно не найдешь. Я посмотрела на кухне
— нашла только старые, чуть ли не ржавые. Судя по некоторым признакам, в
квартире раньше была швейная машина, да и Павлина Ивановна говорила, что Сашина
мать была рукодельница. Но машинка исчезла в ту же прорву, что и остальные
вещи. А с ней, думаю, и ножницы. На всякий случай я заглянула в письменный стол.
Ящики были пусты. То есть валялась там всякая дрянь — резинки, ломаные
карандаши. Старая записная книжка, коврик для компьютерной мыши (значит, были и
мышь, и сам компьютер!). В ходе поисков я вспомнила о просьбе доктора Крылова
найти медицинские документы — снимки, заключения врачей. Неужели наша мегера
унесла все к себе? Но зачем ей? Но где вообще все Сашины документы? Паспорт,
диплом какой-нибудь, квитанции за квартплату, наконец! Но это не мое дело,
опомнилась я. Ножницами разживемся у Павлины Ивановны.
Все же я зашла в кладовку. Там не было ничего интересного —
один старый хлам.
В углу стояли одна на другой четыре картонные коробки. На
маленькой бумажке, приклеенной к самой верхней коробке, было написано «Сашины
рукописи». Интересно, что это за рукописи? Я решила взять их домой почитать.
Мне впервые пришла в голову мысль, вернее, вопрос, кто же такой этот странный
инвалид Саша, кем он был до аварии? И сама авария какая-то странная, руки-ноги
целы, голова вроде бы тоже внешне в порядке, но есть какое-то странное
нежелание реагировать на внешнюю жизнь. Интересно, что по этому поводу думает
доктор Крылов?
С большим трудом я передвинула коробки. В одной оказалась
мужская одежда — ношеная, но выстиранная и аккуратно уложенная в пакеты. Как
видно, одежда была Сашина, раньше она считалась для него старой. Но то, что
было надето на нем теперь, годилось только на помойку, поэтому я без колебаний
выволокла коробку в комнату.
Пришла Павлина Ивановна, принесла ножницы. Пока я стригла
Сашу, она рассказала, что раньше Саша был писателем: все сидел дома за
компьютером и писал книжки и разные статьи в журналы. Тем и жили они с матерью.
Он был человек серьезный, девиц никаких в дом не водил, так что мать его,
покойница, очень переживала, что внуков не дождется. Так оно и оказалось, а
может, все и к лучшему? Теперь за ним самим уход нужен, а если бы еще и дети
малые? А документы — вот они, в шкафчике кухонном лежат, потому что раньше у
Сашиной матери стоял в комнате туалет старинной работы, там она все и держала,
а сквалыга Лидия туалет к себе перевезла, а документы все на кухню выложила.
Были там в маленькой папочке два снимка и четыре справки.
Мало чем я смогу порадовать доктора Крылова!
Павлина Ивановна ушла, одобрив мою работу. Действительно,
Саша, коротко подстриженный, в светлой футболке, выглядел не так мрачно. Перед
уходом я не удержалась и заглянула в коробку с рукописями. Действительно, там
лежали отпечатанные на принтере стопки бумаги — романы, статьи, рассказы. В
отдельной папке лежали договоры с издательствами, справки о выплате налогов. И
правда, настоящий писатель. И надо же было случиться такой несправедливости,
чтобы при аварии он повредил голову.
Ну сломал бы ногу, ходить бы не мог, или руку повредил. Вон,
Николай Островский, когда «Как закалялась сталь» писал, то мало того, что
неподвижный был, так еще и слепой. И ничего, вот какой толстый роман сочинил! А
при современной-то технике какие возможности открываются! Но не повезло бедному
Саше. Очевидно, его мама убрала это после аварии, чтобы лишний раз не расстраиваться.
Я заторопилась домой, наскоро запихнула рукописи в коробку, как вдруг из папки
с договорами вывалилась небольшая цветная фотография. Недоброе чувство
шевельнулась во мне, ибо теперь при виде фотографии, даже самой безобидной, мне
становилось нехорошо. Тем не менее я взяла фотографию в руки и поднесла
поближе.
Все было шикарно, как в американском фильме. Синее-синее
море, белый-белый пароход, вернее, яхта. И там стояла пара, оба молодые,
красивые и загорелые. На женщине было что-то такое бело-голубое, псевдоморское,
как полагается на яхте, а мужчина одет просто в белую футболку и шорты. Неужели
это мой подопечный? С огромным трудом я разглядела в счастливом смеющемся
человеке Сашины черты. А женщина…
Я посмотрела внимательно на женщину, потом закрыла глаза и
помотала головой. После этого я снова открыла глаза и посмотрела на женщину под
другим углом. Нет, это не наваждение. С Сашей рядом стояла та самая женщина,
фотография убийства которой лежала в альбоме бабы Вари.
