— Где вы взяли фотографию цветущего пилоцереуса
Пульпика?
— Я только пять минут узнала, что его так зовут, и
очень надеялась, что это вы мне скажете, где же он цвел.
— Из наших никто ее цветущей не видел, — жалобно поведал
Леня, — я об этом всю жизнь мечтаю… А где это фото сделано? У нас, в
Питере?
— Я на это очень надеюсь, — грустно сказала
Надежда, — неужели никто из ваших мне не поможет?
От возбужденной толпы кактусоводов отделился хроменький
старичок и, подойдя поближе, тихим голоском сказал:
— А может, Потапыча разбудить?
Леня подумал и согласился.
— Дело важное. Придется будить.
Надежда с изумлением смотрела на кактусоводов: по тому, как
значительно они обсуждали пробуждение некоего Потапыча, можно было подумать,
что это вулкан не меньше Везувия.
— Кто такой Потапыч? — испуганно спросила
она. — Может, не стоит его будить? Он что, в летаргическом сне?
— Да нет, он просто всегда слегка с перепоя. Но уж если
он чего-то о кактусах не знает, значит, никто не знает. Мы его за то и держим,
несмотря на все его недостатки…
Леня провел Надежду к гардеробу. В клубе люди были
исключительно честные, всю одежду вешали сами, но гардеробщик, оказывается,
был, просто он мирно спал в дальнем углу, завесившись чужими пальто.
Леня подошел к Потапычу и боязливо дотронулся до плеча,
сразу отскочив назад.
Потапыч только всхрапнул, что-то сонно пробормотал и
зачмокал. Леня снова подкрался к нему, основательно встряхнул и отскочил. На
этот раз Потапыч неожиданно поднялся и яростно замолотил воздух кулаками. К
счастью, Леня был достаточно далеко. Наконец Потапыч опустил руки, открыл глаза
и огляделся. Это был довольно крепенький, пузатенький мужичок лет шестидесяти с
красной бодрой физиономией отставного пожарника и седыми усами.
— Он раньше боксером был, в легком весе, —
прошептал Леня, — теперь, когда просыпается, в первую минуту ничего не
понимает и зашибить может.
Тем временем Потапыч полностью очухался и спросил:
— Ленчик, не зашибил я тебя ненароком?
— Нет, Потапыч, я остерегся.
— А чего будил-то? Спросить чего хотел?
— Да вот, Потапыч. Погляди, женщина фотографию
принесла, пилоцереус Пульпика вроде бы цветет.
Потапыч достал из кармана сломанные очки, склеенные
изолентой, водрузил их на нос и уставился на карточку. Через минуту созерцания
он изрек:
— Она, Пульпика! Я же ее, холеру, в личность знаю — это
Гусева Василия Николаевича. Звал он меня смотреть, как она цветет.
— А когда это было? — высунулась Надежда.
Потапыч, неприятно изумленный, уставился на нее сквозь очки:
— Это что ж такое? Баба — в нашем клубе? Мать честная!
До чего дожили! Вы что же, гражданочка, тоже кактусы разводите?
— Да нет, я так, спросить только… — стушевалась
Надежда.
— А-а, — протянул Потапыч, — это ничего. Это
можно. А я уж испугался — бабы кактусы начали разводить… Когда же у Василия
Николаевича Пульпика окаянная цвела? Не то в мае. Не то в июне… Тогда как раз
Танька, дочка моя непутевая, Гришку в дом привела…
— Замуж, что ли, вышла? — подтолкнул его Леня,
увидев, что Потапыч глубоко и надолго задумался, и опасаясь, как бы он снова не
заснул.
— Сам ты замуж вышел! Ты что, Леня, сдурел? Как это
замуж за кобеля?
— За какого еще кобеля? Ты же сказал — Гришка…
— Ну дык что ж! Гришка — и есть кобель кавказской
породы…
— С юга, что ли? С Кавказа? Лицо кавказской
национальности?
— Ну ты даешь! Натуральный он кобель, кавказская
овчарка! Гришкой — это я его обозвал, в память прежнего нашего секретаря
обкомовского…
— Так в каком это году было, Потапыч? — Леня уже
терял терпение.
— Дык аккурат пять лет будет в июне.
Гришка тогда щенком был. Молоком поили, а сейчас такой
здоровенный кобелина!
Аккурат пятилеток!
— Вы уверены? Пять лет назад в июне цвела эта самая
Пультика у Василия Николаевича Гусева?
Оба кактусовода уставились на Надежду в ужасе:
— Какая Пультика? — воскликнул Леня. —
Пульпика!
У Потапыча слов уже не было. Он только выразительно взглянул
на Леню: мол, говорил же я тебе! Как можно женщин подпускать к самому святому —
кактусам!
Надежда поняла, что ее рейтинг в клубе безнадежно упал, но
тем не менее задала последний вопрос:
— А где живет этот самый Василий Николаевич Гусев?
— Где живет… — обиженно пробубнил Потапыч. — Не
живет, а жил. Переехал он в другой город… А жил на проспекте Декабристов…
Офицерский, по-старому.., или по-новому, черт их разберет. А дом не помню,
номер, то есть, не помню. Потому что цифры вообще не запоминаю. Вот как идти
мимо Театральной площади. Потом мост перейдешь — и сразу дом большой серый..,
на шестом этаже.
— А почему, вы сказали, он переехал? — не
отставала Надежда.
— Почему-почему… Жена у него померла.., из окна
бросилась…
Надежда чуть не сделала стойку, как спаниель на болоте.
— Что вы говорите? Когда же это было?
— Тогда и было! — раздраженно ответил
Потапыч. — Артистка она была.., такая. — Он показал руками в воздухе,
какая была артистка. — Ладно, гражданочка, дайте человеку отдохнуть, я и
так с вами весь сон сбил.
Леня сделал знак Надежде, чтобы не приставала больше к
Потапычу, это чревато неприятностями. Наверняка он знал особенности поведения
бывшего боксера, и Надежда не стала настаивать, посчитав, что и так сегодня
узнала уже достаточно. Главное — фотография оказалась не кадром из фильма, а
зафиксировала событие, случившееся на самом деле, — женщина выбросилась из
окна, вернее, ей помогли. И произошло это пять лет назад на проспекте
Декабристов, ныне Офицерском… Теперь Надежда знала, что делать дальше…
* * *
В институте, где работала Надежда, сотрудникам полагался
библиотечный день.
Раньше, во времена застоя, женщины зимой использовали его
для всяких хозяйственных работ, а летом приплюсовывали к выходным, чтобы
подольше побыть на даче. Мужчины же зимой ходили всем отделом в сауну, а летом
ездили на рыбалку.
В нынешние тяжелые времена никто уже не может себе позволить
валять дурака, и библиотечный день используют, чтобы как-то приработать.
Надежда же в свой библиотечный день встала пораньше и
отправилась именно в библиотеку, то есть в хорошо знакомое ей место: в газетный
отдел библиотеки имени Маяковского. Была у нее там знакомая, Лидочка, которая
раньше, когда-то давно, работала в библиотеке у них в НИИ, а потом перешла в
«Маяковку». Лидочка оказалась на месте и вышла к ней из-за стеллажа. Они
поболтали немного, перебрали общих знакомых, потом Лидочка принесла целую кипу
газет пятилетней давности, за май — июнь.
