Терри грустно улыбнулась:
— Надеюсь, Энни, у тебя это получится, но для большинства из нас, когда любовь ушла, она ушла, и никакие старания и притворство не помогут ее вернуть.
— Не могут вернуть что? — В дверях стояла Натали со второй миской попкорна и бутылкой минеральной воды.
— Ничего, дорогая, — мягко сказала Энни.
Натали показала кассету, которую прятала за спиной.
— Я взяла напрокат фильм.
Она вставила кассету в видеомагнитофон и забралась на кровать рядом с Терри.
Терри взяла пригоршню попкорна.
— Что за фильм?
— «В то же время, в следующем году».
— Это тот фильм с Аланом Алдой? — Терри многозначительно посмотрела на Энни. — Мне всегда казалось, что это идиотская идея. Встреча раз в году, я имею в виду. Муж Эллен Берстин, наверное, полный придурок, трудоголик с моралью блудного кота. Он небось трахался направо и налево, а потом приползал к Эллен, как червяк. А из-за того что Эллен такая душка, она принимает его обратно и делает вид, что все в порядке. При этом она все равно один раз в году встречается со своим тайным любовником где-то в Орегоне. Да уж, райская жизнь, ничего не скажешь.
— Тсс-с, — сказала Натали. — Кино начинается.
Энни не смотрела на Терри. Она старалась ничего не чувствовать, но, когда началась музыка и по экрану поплыли титры, она все глубже и глубже вжималась в подушки, как будто могла спрятаться от воспоминаний.
26
Ник проживал это лето мучительно медленно — день за днем. Последнее, что он делал каждый вечер, — это стоял у озера, там, где воспоминания об Энни были сильнее всего. Иногда тоска по ней бывала такой острой, что он ощущал ее как физическую боль в груди. В такие ночи его особенно тянуло к спиртному. Но он держался. Впервые за годы он действительно проживал жизнь на своих собственных условиях. Энни была права в очень многих вещах, которые она ему говорила. Он вернулся к работе, и работа дала ему цель. Он стал таким хорошим полицейским, каким прежде не был. Он все отдавал людям, которых защищал, но, когда его смена оканчивалась, он оставлял тревоги позади. Он наконец научился принимать тот факт, что у него могут быть и неудачи и что это нормально. Все, что он мог делать, — это стараться.
Как с Джиной. Она все еще боролась, старые привычки были еще сильны, ее еще порой тянуло свернуть обратно на знакомую дорогу, ведущую к саморазрушению. А другие ребята зачастую вели себя с ней просто жестоко. Так называемые «хорошие» не хотели дружить с неудачницей, а «плохие» все время пытались заманить ее обратно в свой круг, соблазняя наркотиками и бездельем, но Джина, как и Ник, стояла на своем. Она вернулась в свой дом и восстанавливала связь с семьей, которую так бездумно порвала. В прошлом месяце она записалась в школу.
И была еще Иззи. Она всегда ждала Ника в конце рабочего дня и встречала его с улыбкой и новым рисунком или песенкой, которую выучила за день. Они стали неразлучны. Лучшие друзья! Ник теперь иначе относился и к себе, и к жизни, он больше не принимал ни единого мгновения, ни единого слова как само собой разумеющееся.
В течение недели он работал с девяти до пяти, когда его смена заканчивалась, он забирал Иззи из детского центра и вез домой. Они проводили вместе все свободное время. Сегодня он ушел с работы три часа назад, и начался их ритуал, который повторялся каждый вечер: сначала они ужинали на веранде (сегодня у них была на ужин лазанья и зеленые салаты из магазина Витторио), потом они вместе мыли посуду. И сейчас Ник сидел, скрестив ноги, на дощатом полу и смотрел на разноцветную игровую доску «Конфетной страны». На стартовой линии лежали три фишки: красная, зеленая и голубая. «Но нас же только двое», — сказал Ник, когда Иззи положила третьего «человечка». На что она ответила: «Папа, это Энни».
Ник смотрел, как Иззи раз за разом бросает за Энни кубик и передвигает ее голубую фишку из одного квадратика в другой, и все больше грустнел. В конце концов он отодвинул игровое поле в сторону и сказал:
— Иззи, иди сюда.
Она на четвереньках подползла к нему и забралась на колени, обхватив его своими тоненькими ручками. Он посмотрел ей в глаза. Слова застревали у него в горле. Ну как можно сказать маленькой девочке, чтобы она перестала ждать?
— Папа, она вернется, — уверенно сказала Иззи голоском невинного ребенка.
Ник погладил дочь по голове.
— Солнышко, это нормально, что ты по ней скучаешь, но нельзя все время думать, что она собирается вернуться. У нее есть другая жизнь, и всегда была. Нам повезло, что мы провели с ней вместе столько времени.
Иззи откинулась назад и посмотрела Нику в лицо.
— Папа, я точно знаю — она вернется. Так что не грусти.
Грусть. Это слово даже приблизительно не описывало то безмерное ощущение потери, которое он испытывал после отъезда Энни.
— Я люблю тебя, Иззи-медвежонок, — прошептал он.
Иззи поцеловала его в щеку.
— Я тоже тебя люблю, папа.
Ник посмотрел на дочь. Иззи была в розовой фланелевой пижаме и шлепанцах-кроликах, ее волосы, еще влажные после душа, вились надо лбом, большие карие глаза смотрели на него в ожидании. И тогда он в который раз подумал, что он всегда будет любить Энни за то, что она ему дала.
Наутро воздух был прохладным и свежим, в нем уже чувствовалось дыхание осени. В конце лета начали увядать цветы, яркие краски августа сменялись оранжевыми, зелеными и багряными тонами осени. По небу плыли облака, отбрасывая тени на кладбище, которое акрами зеленой лужайки плавно спускалось к куртине из вечнозеленых деревьев. Место, где обретали последнее упокоение большинство жителей Мистика, всегда было ухожено.
Ник медленно шел к восточному углу кладбища, Иззи шла рядом, держа его за руку. Он чувствовал, что с каждым шагом его внутреннее напряжение растет, и к тому времени, когда они дошли до места, у него пересохло в горле и ему отчаянно хотелось выпить.
Он посмотрел на надгробный камень.
Кэтлин Мария Делакруа. Любимая жена и мать.
Ник вздохнул. Всего несколько слов, которые подвели итог ее жизни. Теперь, возможно, он бы выбрал другие слова, но тогда он был так раздавлен скорбью, что предоставил все решать распорядителю похорон. И, по правде говоря, Ник даже сейчас не знал, какие другие слова он мог бы выбрать. Как можно выразить итог жизни человека в нескольких словах, вырезанных на гладком сером камне? Он посмотрел на Иззи.
— Мне нужно было привести тебя сюда намного раньше.
Иззи отпустила его руку, сунула руку в карман и достала смятый листок бумаги. Вчера вечером, когда Ник сказал ей, что они пойдут на кладбище, она взяла листок бумаги и фломастеры и ушла в свою комнату. Позже она вернулась с рисунком, на котором она изобразила любимый мамин цветок. «Папа, — сказала она тогда, — я подарю это маме. Тогда она будет знать, что я ее навещала».
