— В моей шкатулке с украшениями.
Блейк встал и подошел к бюро. Он аккуратно открыл шкатулку с ручной росписью, где хранились все драгоценности, которые он подарил ей за эти годы. Там на черном бархате лежало и кольцо с бриллиантом в три карата, которое он подарил ей на десятую годовщину их свадьбы. Рядом с ним лежал простой золотой ободок, который они купили, когда только поженились. Он взял оба кольца, вернулся к кровати и сел рядом с женой.
Блейк посмотрел на сверкающий, как будто горящий, бриллиант.
— Помнишь, как мы ездили в отпуск в отель «Дель Коронадо»? Это было много лет назад, Натали тогда было не больше года…
— Ей было шесть месяцев, — подсказала Энни.
Блейк посмотрел на нее.
— Мы взяли большое старое одеяло, помнишь, голубое с красным, то самое, которое было у меня на кровати в колледже, и расстелили его на берегу. Кроме нас там никого не было, только мы втроем.
Энни улыбнулась:
— Мы купались, хотя вода была просто ледяная.
— Ты держала Натали, губы у тебя стали почти синего цвета, ты вся покрылась гусиной кожей, но ты смеялась, как же я сильно тебя любил! Всякий раз, когда я на тебя смотрел, у меня щемило сердце.
Энни опустила взгляд и стала смотреть на свои руки, лежащие на коленях.
— Это было очень давно.
— Я нашел красивую ракушку, помнишь? Я протянул ее тебе, а наш ребенок раскачивался на одеяле между нами, ее маленькая попка качалась туда-сюда. Наверное, она училась ползать.
Энни закрыла глаза, и Блейк попытался представить, о чем она думает. Может быть, вспоминает другое из того же дня? Как часто он к ней прикасался или как он наклонился к ней и коснулся губами ее шеи сзади. Он тогда прошептал: «Эй, Годива, там, на дороге можно взять напрокат лошадь». А она в ответ со смехом сказала: «Малыши не могут скакать верхом».
— Энни, когда мы перестали веселиться вместе? Когда?
Он соблазнял ее воспоминаниями и видел, что это действует. Он видел это по тому, как пристально она стала смотреть на свои руки, по влаге, наполнившей ее глаза. Он медленно протянул к ней руку и надел на ее палец оба кольца. Потом тихо сказал:
— Энни, прости меня.
Она подняла голову. По ее щеке скатилась слезинка и упала на ночную рубашку, оставив мокрое пятнышко.
— Я хочу простить.
— Позволь мне сегодня ночью спать с тобой.
Энни вздохнула. Она не отвечала так долго, что надежда Блейка стала таять. Наконец она сказала:
— Хорошо.
Блейк говорил себе, что важен только ответ, остальное не имеет значения. Он решил не обращать внимания на неуверенность, прозвучавшую в ее голосе, и слезы в ее глазах, не замечать, что она избегает смотреть на него. После того как они станут спать вместе, все снова будет в порядке. Кусочки их разбитых жизней наконец снова склеятся.
Блейку хотелось крепко прижать ее к себе, но он сдержался, нужно было действовать медленно. Он встал, прошел в гардеробную, переоделся в пижаму и вернулся. Откинув одеяло, он лег в кровать рядом с Энни.
Он обнял ее, это его успокаивало, как если бы после долгого дня в офисе он сунул ноги в любимые домашние тапочки. Он слегка коснулся губами ее губ и, как всегда, ее реакция была спокойной, не требовательной. Наконец он повернулся на бок, это было стандартное начало их еженощного ритуала. После долгой паузы Энни придвинулась к нему сзади.
Они лежали рядом, живот Энни был прижат к спине Блейка. Они всегда так спали, только в этот раз она не обвила его руками.
Так они лежали, соприкасаясь, но не прикасаясь друг к другу, в кровати, которая много лет была местом их страсти. Энни не разговаривала, только пожелала ему спокойной ночи, а он не мог придумать, что ей сказать. Прошло немало времени, прежде чем он уснул.
Натали поставила в ногах Энни большую миску с попкорном, потом забралась на кровать и устроилась рядом с матерью. Это был вечер пятницы: девчоночий день. С тех пор как Энни вернулась домой, она, Натали и Терри проводили каждую пятницу вместе. Они разговаривали, смеялись, играли в карты и смотрели фильмы.
— Я оставила дверь открытой для Терри, — сказала Натали, подтягивая к себе миску с попкорном и ставя ее на колени.
Энни усмехнулась:
— Ты знаешь, что сказал бы папа. Он думает, что преступники целый день прячутся в кустах роз и только и ждут, когда мы оставим дверь открытой.
Натали засмеялась. Они говорили обо всем, их разговор перетекал от одной темы к следующей. Они смеялись, вспоминая забавные эпизоды из детства Натали, говорили о недавних событиях. И все это время Энни не переставала удивляться взрослости Натали. В Лондон уехала угловатая девочка-подросток, а вернулась очаровательная девушка. Казалось, с тех пор, когда Натали взбунтовалась, обкорнала волосы и покрасила их в платиновый цвет, а потом проколола уши в трех местах, прошли века.
— А почему папа никогда не говорит о ребенке?
Неожиданный вопрос поразил Энни как гром среди ясного неба. Она пыталась не сравнивать Ника и Блейка, но в такие моменты, как сейчас, это было невозможно. Ник проходил бы с ней вместе каждый шаг ее пути, разделял с ней это чудо, наблюдал за тем, как растет ее живот. Он бы держал ее за руку во время посещения врачей, шутками отвлекал бы ее от иглы, а потом они бы смеялись вместе, когда узнали, что это девочка, листали бы книги с именами и предавались мечтам…
Она вздохнула:
— Твой отец не очень-то освоился с образом родителя. Раньше было то же самое. Впрочем, не он один чувствует себя не в своей тарелке в этот период. То же происходит со многими мужчинами. Когда ребенок родится, все изменится.
— Ой, мама, спустись на землю! Папа умеет сделать так, чтобы всегда было по его. Я хочу сказать, считается, что вы оба преодолеваете трудный период, но его же никогда не бывает дома, он по-прежнему работает семьдесят часов в неделю, играет в баскетбол вечером по вторникам и каждую пятницу ходит выпить «с мальчишками». Когда же вы работаете над своими проблемами? Во время шоу Леттермана?
Энни грустно улыбнулась:
— Когда станешь старше, поймешь. Есть определенное… удобство в знакомом.
Натали пристально посмотрела на мать.
— У меня почти нет детских воспоминаний о папе, ты об этом знала? Все, что я помню, — это несколько поспешных чмоков в щечку на прощание и звук захлопывающейся двери. Когда я слышу, как заводят машину или закрывается дверь гаража, я думаю об отце. — Она повернулась к Энни: — А как насчет этого лета, когда я уеду?
Энни поежилась, хотя в комнате было тепло. Видеть сочувствующую уверенность в глазах Натали было невыносимо, и она отвела взгляд.
— Когда ты уедешь, я буду занята приучением к горшку малыша и хрусталем баккара в гостиной. Я буду обдумывать вопрос, не сделать ли пластическую операцию, чтобы вернуть грудь на прежнее место. В общем, обычные дела.
