— Думаю, я был алкоголиком еще задолго до того, как впервые попробовал спиртное. Но ситуация стала выходить из-под контроля около года назад, когда умерла моя жена…
Ник говорил о себе и будто переживал все заново, он разобрал свою жизнь по кирпичикам, выставил на всеобщее обозрение все свои слабые места и неудачи, победы и горести. В этой дешево обставленной прокуренной комнате он рассказал слушающим его людям все, что было у него в душе, зная, что они возьмут его боль в свои заботливые руки и преобразуют ее в нечто иное, в новое осознание, которое поможет ему пережить долгие длинные ночи без Энни. По мере того как он говорил, он чувствовал, что тяжесть последнего года становится легче. Только когда он заговорил об Иззи, о милой Иззи, и вспомнил день, когда она сказала: «Папа, я тебя люблю», он потерял самообладание.
Часть третья
Бог дал нам воспоминания, чтобы мы могли любоваться розами в декабре.
Джеймс М. Барри
24
От черной ленты асфальта дрожащими волнами поднимался жар и сплавлялся с коричневым от смога воздухом. Велюровая обивка сиденья такси неприятно пахла. Энни села поглубже, вздохнула и положила руку на живот. Ей уже сейчас остро не хватало Ника и Иззи, у нее было такое чувство, как будто из нее самой вырезали нечто жизненно необходимое и оставили засыхать где-то в другом месте.
Эта закованная в бетон земля больше не вмещала ее жизнь. Виды, проплывающие за окном, казались ей картинами из апокалипсического будущего, в котором зеленые деревья, голубое небо и белые облака были заменены миллионами оттенков искусственного серого.
Такси свернуло с Тихоокеанского шоссе и выехало на ее улицу. Странно, что она до сих пор думает об этой улице как о своей. Проехав в охраняемые ворота на въезде в Колонию, они миновали тщательно скрытые от глаза пляжные домики, отделанные будто по одному шаблону. Огромные многослойные дома были построены практически один над другим, под большинством из них было меньше восьми футов земли. Каждый был крошечным королевством, которое желало отгородиться от остального мира.
Наконец они свернули на подъездную дорогу к дому Энни, и она увидела белые очертания дома, устремленные к небу. Сад перед домом был в цвету, кусты гибискуса являли собой буйство розовых и красных цветов и глянцевитых зеленых листьев. Его красота была такой… фальшивой. Этот выдуманный сад зачахнет и умрет, если регулярно его не поливать.
Такси подъехало к гаражу и остановилось. Водитель вышел из машины, подошел к багажнику и открыл его. Энни медленно вышла из такси. Она посмотрела под ноги, на подъездную дорогу, вспоминая, как придирчиво наблюдала за выкладыванием кирпичей, всех до единого. «Этот лежит неровно, криво, переложите его, пожалуйста, снова, пока цемент не застыл».
— Мэм, это все?
Таксист стоял возле ее чемоданов от Луи Витона.
— Да, спасибо. — Она открыла сумочку, достала из бумажника деньги, прибавив щедрые чаевые. — Вот, пожалуйста.
Таксист взял деньги и сунул в карман.
— Если вам снова понадобится ехать в аэропорт, можете вызвать меня, — сказал он.
«В аэропорт».
— Спасибо, непременно.
Когда он уехал, Энни повернулась к дому. На секунду ей показалось, что она не сможет подойти к двери, украшенной резьбой ручной работы, толкнуть ее и войти внутрь. Но она все-таки двинулась вперед, прошла под аркой, пахнущей жасмином, и звякнула ключами, доставая их из сумочки.
Ключ легко вошел в замочную скважину. А она чего ожидала? Что он не подойдет, потому что она изменилась? Дверь легко открылась, и на Энни дохнуло застоялым воздухом.
Она прошла по всему дому, обходила все комнаты одну за другой, ожидая, что что-нибудь почувствует — печаль, радость, волнение, — хоть что-то. Окна во всю стену обрамляли, словно картину, ослепительную голубизну моря и неба. Энни казалось, что она идет по черному дому, что она здесь в гостях. Она подумала о Нике и Иззи, ей хотелось прокручивать воспоминания снова и снова, но она одернула себя и сосредоточилась на вещах. Вот рояль, который она купила на аукционе Сотбис, люстра, которую она спасла из закрывшегося отеля в Сан-Франциско, коллекция статуэток Льядро, которую она начала собирать, когда Натали перешла в старшие классы.
Вещи.
Она подошла к спальне. К их спальне. Уж здесь-то она должна почувствовать хоть что-нибудь. Но опять у нее было только это странное ощущение, что она осматривает останки давно погибшей цивилизации. Это была комната Энни Колуотер, и это было все, что от нее осталось.
Ее гардеробная была полна дорогих вещей — шелк, шерсть, кашемир, — здесь были юбки всевозможных цветов и фасонов, туфли в коробках, все еще с ярлыками с заоблачными ценами.
Энни подошла к тумбочке возле кровати, сняла трубку и долго слушала гудок. Ей хотелось позвонить Нику и Иззи, но она удержала себя. Вместо этого она набрала рабочий номер Блейка. Не дожидаясь, когда ее соединят с ним, она оставила сообщение, что она дома. Потом повесила трубку и тяжело опустилась на край кровати.
Скоро она снова увидит Блейка. В прежние времена она бы суетилась, мучительно решала, что надеть, но сейчас ей было все равно. Ни одна вещь из ее дорогого гардероба не имела для нее значения, там не было вещей, которые она воспринимала бы как свои. Там были лишь многочисленные вешалки с вещами какой-то другой женщины.
* * *
Кабинет Блейка в его офисе был под стать ему — дорогой и стильный, он олицетворял властную силу своего хозяина. Блейк мысленно представлял его еще за годы до того, как смог позволить себе этот угловой кабинет в Сенчури-Сити с панорамными видами на небоскребы из стекла и бетона. Блейк всегда знал, что это будет строгий и солидный кабинет, в нем не будет ничего, что бы говорило: «Входите, садитесь, расскажите мне, что вас беспокоит». Блейк не хотел быть адвокатом такого типа и не был им. Это был кабинет, который заставлял клиента съежиться, и тиканьем настольных часов напоминал ему, как дорого стоит время, проведенное клиентом в этом кабинете.
По правде говоря, этот кабинет сотворила Энни. Это она провела многие часы, выбирая портьеры и обивку, она придумала дизайн и заказала богато украшенный письменный стол красного дерева и кожаные аксессуары к нему. Куда бы Блейк теперь ни посмотрел, везде он видел ее. Он вздохнул и откинулся на спинку стула. Гора бумаг на его столе расплывалась у него перед глазами. Он резко отодвинул бумаги в сторону и проследил равнодушным взглядом, как листок с показаниями Бимана спланировал на пол. Блейк был не в духе и чувствовал себя как-то странно, причем это продолжалось с самой его незапланированной поездки в Мистик.
Он-то думал, что как только он извинится перед Энни, то сразу окажется в удобных туфлях своей прежней жизни. Но выяснилось, что Энни, которую он увидел, больше не его Энни, и он не знал, что сказать или сделать, чтобы вернуть ее обратно.
