«Хоть бы один из них взялся за ум», — мрачно подумал Ник. Он искренне хотел вразумить, уберечь от глупостей, защитить этих юнцов. Он увидел, что Джина остановилась, докуривая сигарету.
— Помни про скамейку в парке! — крикнул он ей.
В ответ Джина вскинула руку с поднятым средним пальцем.
К тому времени, когда Ник вернулся домой, — как всегда, поздно, Энни уже уехала. Она легла спать и почти сразу же погрузилась в глубокий сон. Но где-то среди ночи она проснулась и машинально протянула руку, чтобы дотронуться до мужа. Рядом никого не было.
Если Энни просыпалась среди ночи, ей не удавалось заснуть снова. Это было следствие ее депрессии — она все время чувствовала себя усталой, но при этом редко спала хорошо. Как обычно, в часы, оставшиеся до рассвета, она старательно отгоняла от себя мысли о большом пустом доме на берегу Тихого океана и о мужчине, который так долго был частью ее жизни. О мужчине, который сказал ей: «Я люблю другую женщину».
Она пошла в кухню, съела тарелку хлопьев. Потом взяла телефон и позвонила Натали. Это был незапланированный звонок. Несколько минут она слушала рассказы о Лондоне, потом безо всякого перехода сказала дочери, что переехала в Мистик. «Повидаться с Хэнком и помочь одному старому другу».
Натали задала только один вопрос:
— Что сказал на это папа?
Энни принужденно рассмеялась, но тут же почувствовала, что ее смех прозвучал фальшиво.
— Знаешь, папа хочет только, чтобы я была счастлива.
— В самом деле?
Этот короткий вопрос, как показалось ей, содержал в себе явный подтекст. Энни вдруг почувствовала себя старухой, у которой все в прошлом. Они проговорили почти час, и к концу разговора Энни почувствовала, что общение с дочерью — это своего рода якорь и напоминание о том, что не во всем в жизни она потерпела неудачу. Энни не забыла проверить, есть ли у Натали номер телефона Хэнка, чтобы при необходимости дочь могла бы с ней связаться.
Потом Энни снова забралась в кровать и смотрела в окно, наблюдая, как тьма постепенно отступает и рассвет оттесняет ночь.
Только мысли об Иззи придали Энни силу встать, одеться и позавтракать. Эта девочка стала ее спасением. Иззи затронула нечто глубинное в душе Энни, а для того, чтобы понять причину, не требовался психоаналитик за двести долларов в час. Когда Энни смотрела в испуганные карие глаза Иззи, она видела в них отражение себя. Она хорошо понимала, с чем столкнулась Иззи. Нет ничего тяжелее, чем потерять мать в каком бы ты ни был возрасте, но для ребенка, особенно для девочки, эта потеря меняет в ее мире все. За годы, прошедшие после смерти матери, Энни научилась спокойно говорить о своей потере, почти так же, как люди говорят о погоде. «Моя мать умерла, когда я была совсем маленькой… умерла… почила… скончалась… несчастный случай… я ее почти не помню…» Иногда ей было совсем не трудно это говорить, а иногда боль пронзала ее. Иногда, почувствовав знакомый запах духов или ванильный аромат печенья или услышав по радио какую-нибудь музыкальную фразу из песни «Битлз», она, взрослая женщина, могла остановиться посреди гостиной и заплакать как ребенок.
Матери нет.
Всего два коротких слова, но они вмещают бездонный колодец боли и потери, непроходящую тоску по прикосновениям, которые больше никогда не ощутишь, по ласковым словам, которые никогда уже не услышишь. Нет такого слова, которое могло бы в полной мере описать ужас этой потери. Ни в словаре Энни, ни тем более в словаре Иззи. Неудивительно, что девочка выбрала молчание.
Энни хотела сказать все это Нику, чтобы он понял, что чувствует Иззи, но каждый раз, когда она начинала говорить, ее останавливало ощущение собственной бестактности. Когда она смотрела в голубые глаза Ника или на его поседевшие волосы, она понимала, что, наверное, он и сам это знает.
Они все еще испытывали неловкость при общении друг с другом. По крайней мере, для Энни воспоминание об их внезапно обрушившейся страсти окрашивало каждый взгляд, каждое движение, и если она начинала говорить с ним на слишком личные темы, то у нее сразу же сбивалось дыхание. На Ника ее присутствие действовало так же. И они чаще всего отделывались фальшивыми улыбками и поверхностными разговорами.
Но такое положение постепенно начало меняться. Вчера они проговорили десять минут — стояли на кухне и пили кофе, пока Иззи завтракала. Их разговор крался по колее старой дружбы, временами проваливаясь в общие воспоминания. В какой-то момент разговора они одновременно улыбнулись друг другу. Этот знак их возрожденной дружбы придал Энни уверенность, и сегодня она подъехала к дому Ника на полчаса раньше. Взяв пакет с круассанами, купленными по дороге в пекарне, и другой пакет — с сюрпризами для Иззи, она вышла из машины, поднялась по ступенькам и постучала в дверь.
Ждать пришлось долго, наконец Ник открыл дверь. Слегка пошатываясь, он смотрел на Энни покрасневшими глазами. Она протянула пакет:
— Я подумала, может, ты захочешь съесть круассаны на завтрак.
Ник отступил, пропуская ее в дверь, и Энни заметила, что он нетвердо стоит на ногах.
— Я не завтракаю, но все равно спасибо.
Энни вошла за ним в дом. Ник скрылся в ванной и через несколько минут вернулся уже в полицейской форме. С зачесанными назад волосами он выглядел нездоровым. Четко обозначенные морщины были словно прорисованы на лице. Энни потянулась к Нику и дотронулась до его лба.
— Может быть, сегодня тебе стоит остаться дома…
Ник замер. Интимность ее жеста его испугала. Энни отдернула руку, чувствуя, что краснеет от смущения.
— Извини. Мне не следовало…
— Все в порядке, — мягко сказал Ник. — Я просто плохо сплю, вот и все.
— Ты будешь дома к ужину? — сменила она тему, стараясь говорить безучастно.
Ник молчал, и Энни поняла, что он подумал о двух последних вечерах. Оба раза он возвращался домой слишком поздно, чтобы ужинать.
— Мой график…
— Для Иззи это очень важно.
— Думаешь, я не знаю? — с горечью воскликнул он.
Его отчаяние тронуло Энни.
— Извини, я не хотела…
Ник резко поднял руку, словно хотел отбить удар.
— Я буду дома.
Он торопливо проследовал мимо Энни и вышел из дома.
Их дни шли по накатанной колее. Энни приезжала утром и проводила с Иззи весь день — играла с ней, читала, гуляла с девочкой по лесу. Потом Энни готовила еду, а Иззи сидела на кухне и молча наблюдала. Обедали они обычно вдвоем, а вечером смотрели телевизор или видео, пока не приходило время ложиться спать. Энни укладывала девочку, подтыкала одеяло и целовала в лоб.
Ник по-прежнему пропускал ужин, забывал позвонить и появлялся дома около девяти часов вечера, пропахший дымом и выпивкой. Даже когда он обещал быть дома, а обещал каждый вечер, он не появлялся. Энни устала придумывать для него оправдания.
