Дамы переглянулись. Хилари засмеялась:
— Кто этот счастливчик?
— Никто, — повторила Хедли. — Правда.
— Ни капельки не верю! — заявила Вайолет, потом наклонилась к Хедли, так что их отражения в зеркале оказались рядом. — Вот что я тебе скажу: после того, как мы с тобой закончим, если этот мальчик сегодня подойдет к тебе ближе чем на три метра, он обречен.
— Не волнуйтесь, не подойдет, — вздохнула Хедли.
Всего за двадцать минут дамы сотворили второе чудо за день. Хедли почувствовала себя уже не развалиной, которая час назад прихромала сюда с похорон. Дамы остались в ванной комнате, чтобы уделить немного внимания и собственной внешности, а Хедли, к своему удивлению, застала в номере только папу с Шарлоттой. Все остальные разошлись наряжаться.
— Ого! — Шарлотта жестом попросила Хедли покрутиться.
Хедли послушно завертелась, а папа захлопал в ладоши и принялся восхищаться:
— Потрясающе выглядишь!
Хедли улыбнулась Шарлотте.
— Это вы потрясающе выглядите, — ответила она, потому что это была сущая правда. На Шарлотте все еще было подвенечное платье, кольцо на пальце играло разноцветными бликами.
— Но я же не провела целые сутки в дороге! — возразила Шарлотта. — Тебе даже покемарить не удалось. Представляю, как ты устала!
Это словечко тут же напомнило об Оливере, и у нее больно заныло в груди. Уже в течение нескольких месяцев от одного только произношения Шарлотты у Хедли мгновенно начинала болеть голова, а сейчас она подумала: пожалуй, она могла бы к этому и привыкнуть.
— Точно, покемарить бы, — согласилась она с бледной улыбкой. — Ну ничего, это все было не зря.
Глаза у Шарлотты сияли.
— Приятно слышать! Надеюсь, ты приедешь к нам еще не раз. Эндрю говорит, что тебя можно ждать в ближайшее время.
— Ну, я не знаю…
— Обязательно приезжай! — Шарлотта вернулась в гостиную, схватила ноутбук, словно поднос с угощением, и, сметая в сторону какие‑то блюдца и салфетки, освободила для него место на барной стойке. — Мы будем так тебе рады! И ремонт только что сделали. Я как раз показывала всем фотографии.
— Золотце, может быть, сейчас не время… — начал папа. Шарлотта оборвала его:
— Всего одну минуту!
И улыбнулась Хедли.
Они стояли рядом перед компьютером, дожидаясь, пока загрузятся изображения.
— Вот кухня! — начала Шарлотта, как только на экране появилась первая картинка. — Окно выходит в сад.
Хедли наклонилась, высматривая хоть какие‑нибудь намеки на папину прежнюю жизнь — кофейную кружку, или дождевик, или старенькие тапочки, которые он никак не желал выбросить. Шарлотта листала фотографии, а Хедли не поспевала за ней, каждый раз пытаясь представить в этих комнатах папу с Шарлоттой: как они едят яичницу с беконом за деревянным столом или ставят зонтики у стены в прихожей.
— А это — твоя комната, на то время, когда ты будешь приезжать, — продолжила Шарлотта, бросив взгляд на папу.
Он стоял чуть поодаль, прислонившись к стене, скрестив руки на груди, и по его лицу ничего нельзя было понять.
На следующем снимке — папин кабинет. Хедли вглядывалась в картинку, щуря глаза. Его старая мебель осталась в Коннектикуте, но новая выглядела точно так же: такой же стол, такие же книжные шкафы, даже стаканчик для карандашей такой же. И расставлено все так же, как раньше, хотя комната и показалась ей чуточку меньше да и окна расположены были иначе.
Шарлотта рассказывала, как придирчиво папа отнесся к обстановке кабинета, но Хедли ее не слушала. Ей было не до того — она разглядывала фотографии, висящие в рамках на стенах.
— Погодите! — воскликнула она, когда Шарлотта собиралась уже перелистнуть картинку.
— Узнаешь? — спросил папа.
Хедли даже не обернулась. Потому что она и правда узнала! На фотографиях, попавших в кадр, был виден их сад в Коннектикуте. Можно было даже разглядеть старые детские качели, которые они так и не удосужились убрать, и кормушку для птиц — она до сих пор висит за окном его кабинета, — и живую изгородь, которую папа с маниакальным упорством поливал в самое засушливое лето. На другой фотографии — кустики лаванды и старая яблоня с корявыми ветвями. Наверное, когда папа сидит в кожаном кресле за новым письменным столом, ему кажется, что он снова дома и смотрит совсем в другие окна.
Папа вдруг оказался рядом с ней.
— Когда ты сделал эти снимки?
— В то лето, когда уезжал в Оксфорд.
— Почему?
— Потому, — тихо ответил он. — Я всегда любил смотреть, как ты играешь в саду. Просто не представлял, как я смогу работать без этих окон.
— Это же не окна.
Папа улыбнулся:
— Не только тебе помогает, когда ты представляешь разные вещи.
Хедли засмеялась, а папа продолжал:
— Иногда хочется представить, что я снова дома.
Шарлотта, все это время смотревшая на них с восторгом и умилением, снова повернулась к компьютеру и увеличила масштаб, чтобы можно было лучше рассмотреть фотографии на снимке.
— У вас очень красивый сад! — Она показала на крошечные кустики лаванды, размытые из‑за сильного увеличения.
Хедли нацелила палец чуть выше — туда, где на экране было расположено настоящее окно в небольшой сад с цветочными грядками.
— У вас тоже!
Шарлотта просияла:
— Надеюсь, ты скоро все увидишь своими глазами.
Хедли оглянулась на папу. Он сжал ее плечо.
— Я тоже надеюсь, — проговорила Хедли.
16
13:48
по Североамериканскому восточному времени
18:48
по Гринвичу
НАКОНЕЦ НАСТУПИЛО НАЗНАЧЕННОЕ ВРЕМЯ, и двери бального зала распахнулись. Хедли замерла на пороге с широко раскрытыми глазами. В зале все белое, с серебром, на столах в огромных стеклянных вазах — лиловые цветы. Спинки кресел украшены лентами, а на верхушке четырехъярусного торта — крошечные фигурки жениха и невесты. В хрустальных подвесках на люстрах играют отсветы от серебряных ножей и вилок, сверкающих тарелок, малюсеньких зажженных свечек и духовых инструментов джаз‑оркестра — пока они просто ждут своего часа. Оркестр вступит позже, когда начнутся танцы. Даже дама‑фотограф — она шла впереди Хедли — опустила фотоаппарат и принялась одобрительно оглядывать зал.
В дальнем углу негромко заиграл струнный квартет. Официанты во фраках и бабочках, разнося шампанское, скользили, словно по льду. Монти заметил, что Хедли тоже взяла бокал, и подмигнул ей:
