— А мой папа маме изменял много лет! У твоего одинединственный роман случился, и тот перерос в большую любовь, так? Они поженились. Все честно и открыто, и он вас освободил. А у моего интрижек было с десяток! Может, больше, и, что противней всего, мы все знали! Только вслух не говорили никогда. Кто‑то когда‑то решил, что мы обязаны страдать молча. Этим мы и занимались. Но знали все отлично. — У Оливера опустились плечи. — Мы знали…
— Оливер, — подала голос Хедли, но он не обратил на нее никакого внимания.
— Поэтому — нет! Не хочу я говорить про своего папочку. Он был тупой придурок, и не только по поводу измен, а вообще. Я всю жизнь делал вид, что все прекрасно, ради мамы. А сейчас его больше нет, и хватит притворяться! — Оливер сжал руки в кулаки и крепко стиснул зубы. — Достаточно честно для тебя?
— Оливер… — повторила Хедли.
Она положила книгу на скамью и встала.
— Все нормально, — произнес он. — Я в порядке.
Откуда‑то издалека Оливера окликнули. В следующую секунду у ворот появилась темноволосая девушка в черных очках. Вряд ли намного старше Хедли, но держалась она так уверенно, что Хедли рядом с ней почувствовала себя растрепанной и неуклюжей.
Увидев Оливера, девушка остановилась, будто споткнувшись. — Олли, пора, — позвала она, сдвигая очки на лоб.
— Сейчас процессия тронется.
Оливер все еще не сводил глаз с Хедли.
— Еще минуту, — произнес он, не оборачиваясь.
Девушка поколебалась, словно хотела сказать что‑то еще, но в конце концов, передернув плечами, ушла.
Хедли снова заставила себя посмотреть в глаза Оливеру. Появление этой девушки нарушило чары заброшенного сада. Вдруг стали слышны голоса за живой изгородью, хлопанье дверьми в машинах, далекий собачий лай.
А Оливер все не двигался с места.
— Прости меня, — тихо заговорила Хедли. — Зря я приехала.
— Нет, — ответил Оливер.
Хедли заморгала глазами, стараясь различить за этим словом какой‑то скрытый смысл: «Не уходи», или «Пожалуйста, останься», или «Это ты меня прости».
А он только добавил:
— Ничего страшного.
Хедли переминалась с ноги на ногу. Каблуки ее глубоко вонзались в мягкую землю.
— Я, наверное, пойду, — произнесла Хедли, но глаза ее говорили: «Не хочу уходить», а руки, дрожавшие от желания потянуться к нему, умоляли: «Пожалуйста!»
— Ага, — ответил Оливер. — Я тоже.
Они не двинулись с места. Хедли вдруг заметила, что старается не дышать.
«Попроси, чтобы я осталась!»
— Приятно было увидеться, — сдержанно произнес Оливер и протянул Хедли руку. Расстроенная Хедли подала ему свою. Они замерли — не то прощаясь, не то просто держась за руки, пока Оливер наконец не отступил назад.
— Удачи! — проговорила Хедли, сама не очень понимая, чего именно она желает.
— Спасибо, — кивнул Оливер.
Он поднял пиджак со скамьи и набросил на свои плечи, даже не потрудившись его отряхнуть. Оливер сделал шаг к воротам. Хедли закрыла глаза под напором тысячи слов, которые так и остались непроизнесенными.
А когда она снова открыла их, Оливера уже не было.
Хедли подошла к скамье, чтобы забрать сумку, и вдруг без сил опустилась на сырую каменную плиту, согнувшись вдвое, как человек, чудом спасшийся после страшной бури. Теперь ей было совершенно ясно: не стоило сюда приезжать. Солнце все ниже оседало за горизонт.
Хедли сейчас нужно было находиться в другом месте, но у нее словно кончился завод.
Она рассеянно перелистывала «Нашего общего друга» и, добравшись до очередной страницы с загнутым уголком, вдруг заметила, что этот уголок, словно стрелка указателя, нацелен на первую строчку диалога: «Ни один человек на свете не бесполезен, если он хоть кому‑нибудь помогает жить».
Несколько минут спустя, проходя мимо церкви, Хедли увидела в открытых дверях семью покойного. Оливер стоял к ней спиной, пиджак его был по‑прежнему переброшен через плечо, а рядом — та девушка, что им помешала. Она заботливо придерживала Оливера за локоть, и от этого зрелища Хедли сразу прибавила шаг, раскрасневшись непонятно почему. Она прошла мимо этих двоих, мимо статуи с застывшим взглядом, мимо церкви и шпиля, и длинной вереницы черных машин, готовых отправиться на кладбище.
Повинуясь внезапному порыву, Хедли положила книгу на капот первого автомобиля и, пока никто не успел ее остановить, поспешила к метро.
14
11:11
по Североамериканскому восточному времени
16:11
по Гринвичу
ЕСЛИ БЫ КТО‑НИБУДЬ СПРОСИЛ о подробностях ее обратной дороги в Кенсингтон — где она делала пересадку, кто сидел рядом с ней в вагоне, сколько времени заняла поездка, — Хедли вряд ли смогла бы ответить. Не скажешь даже, что дорогу Хедли запомнила хотя бы смутно — это подразумевало бы, что хоть что‑то она все‑таки да помнила. А на самом деле из ее жизни просто выпал кусок, и очнулась Хедли, только выйдя на солнечную улицу на станции.
Похоже, шок — или как еще назвать ее состояние? — лучшее лекарство от клаустрофобии. За полчаса, проведенных под землей, Хедли ни разу не представила себе ни небо, ни простор. Видимо, не важно, где ты находишься, если мысли витают в облаках.
Хедли спохватилась — приглашение‑то осталось в книге! Она знала, что отель находится где‑то недалеко от церкви, но название его вспомнить не могла, хоть убей. Вот Вайолет ужаснулась бы!
Хедли достала мобильник, чтобы позвонить папе, и обнаружила новое сообщение. Она уже знала, что оно от мамы. Не тратя времени, она перезвонила. Не разминуться бы снова!
Нет, опять автоответчик. Хедли тяжело вздохнула.
Больше всего на свете ей сейчас хотелось поговорить с мамой — рассказать про папу и про ребенка, про Оливера и его отца, и признаться, что вся ее поездка в Америку — одна сплошная ошибка.
А лучше всего — притвориться, что последних двух часов просто не было.
У Хедли вставал в горле ком величиной с кулак от одной мысли о том, как Оливер бросил ее там, в саду. И как он упорно отводил глаза… А в самолете насмотреться на нее не мог!
И еще та девушка… Совершенно точно, это его бывшая подружка. Стоило только увидеть, как она его искала, как утешающе поглаживала по руке. Одно лишь неясно — бывшая ли? Как‑то очень собственнически она смотрела на Оливера, как будто издали заявляла: мое!
Хедли без сил прислонилась к ярко‑красной телефонной будке. Какой дурой она себя выставила! Прибежала, отыскала его в саду. Хедли старалась не думать о том, как они сейчас ее обсуждают, но перед глазами все равно всплывали назойливые образы: вот девушка спрашивает о ней Оливера, а тот небрежно пожимает плечами. Так, мол, случайно познакомились в самолете.
